Вперед, к новым свержениям

Причина в том, что ненасильственное сопротивление обычно привлекает гораздо более широкую и разнообразную аудиторию. Прежде всего потому, что порог вхождения гораздо ниже: потенциальным участникам нужно преодолеть страх, но не моральные терзания, связанные с насилием. Гражданское сопротивление предлагает целый ряд не очень рискованных тактик — бойкоты, стачки, забастовки (в том числе итальянские, когда работники начинают строго следовать всем служебным инструкциям), массовые миграции (из стратегически важных и обычно густонаселенных районов), которые позволяют людям принимать участие в протестах, не идя на огромные личные жертвы. Мирное восстание в Египте соединило мужчин и женщин, детей и стариков, студентов и рабочих, исламистов и христиан, богатых и бедных — ничего подобного в последние десятилетия страна не знала.

Вовсе нет. Когда люди слышат слово «ненасильственное», они часто думают о мирном, или пассивном сопротивлении. Некоторым в голову приходят пацифистские группы, вроде бирманских монахов-буддистов, которые предпочитают смерть самообороне. Таким образом, ненасильственное, или гражданское сопротивление связывается с доктриной ненасилия, или пацифизма — философских течений, которые на моральных основаниях отрицают применение силы как таковое. Однако очень немногих участников гражданского протеста той же «арабской весны» можно назвать пацифистами. Скорее это были обычные люди, которые выступали против невыносимых условий жизни, отказываясь подчиняться властям, а такой метод борьбы доступен каждому, и неважно, пацифист ты или нет. Даже икона пацифизма Махатма Ганди был большим стратегом: он признавал, что ненасилие сработает вовсе не потому, что оно высоконравственно, а потому, что массовое неповиновение и отказ от сотрудничества с властями в итоге заставит англичан уйти из Индии. «Мы должны терпеливо переносить насилие, — говорил он. — По самому устройству человеческой природы, если мы не будем обращать внимание на злобу и насилие, человеку, от которого они исходят, быстро надоест, и он прекратит».

Неправда. Ненасильственные движения появлялись и добивались успеха по всему миру. Ближний Восток, который со стороны часто воспринимается как безнадежный бурлящий котел насилия, может похвастать большими достижениями в этой сфере — причем до всякой «арабской весны». Иранская революция, в ходе которой диктатора шаха Мохаммеда Резу Пехлеви сменил у власти аятолла Рухолла Мусави Хомейни, была по сути своей ненасильственным восстанием более двух миллионов человек. Палестинцы больше всего продвинулись по пути самоопределения и достижения мира с Израилем, когда они практиковали массовое гражданское неповиновение — устраивали демонстрации, забастовки, бойкоты, которые составляли главный смысл первой интифады 1987-1992 годов. Именно тогда Израиль начал переговоры с палестинскими лидерами, были заключены соглашения в Осло, и значительная часть мирового сообщества убедилась в том, что Палестина имеет право на самоуправление. Свои примеры есть и в Западном полушарии: мирные восстания в Венесуэле, Чили, Аргентине и Бразилии свергали военные хунты, приводя им на смену демократически избранных президентов. Спектр азиатских стран тоже очень широк: Индия, Мальдивы, Таиланд, Непал, Пакистан. Нена­сильственное движение против апартеида в ЮАР в корне изменило политический, социальный и экономический ландшафт страны, в то время как все попытки Африканского национального конгресса (старейшая африканская партия ЮАР. — Правила жизни) устроить насильственную революцию, по большому счету, провалились. Самые знаковые примеры ненасильственного сопротивления принадлежат Европе: бархатные революции в странах соцлагеря, антинацистское движение в Дании во время Второй мировой.

Не всегда. Моральное превосходство — необходимое, но не достаточное условие. Чтобы сбросить диктатора, движение должно быть по-настоящему подрывным, причем стратегически. Ненасильствен­ное сопротивление далеко не всегда достигает своих целей путем переубеждения оппонентов и обращения их в свою веру. Оно добивается успеха, когда основные источники власти — бюрократия, эко­но­мическая элита и, разумеется, силовики — отказываются подчиняться режиму. В этом смысле ненасильственное сопротивление мало чем отличается от войны, главное — найти слабые стороны противника.

Возьмем недавние события в Египте. В первые дни восстания армия и силы безопасности жестко подавляли протесты. Но демонстранты были к этому готовы: активисты, вдохновленные недавними примерами ненасильственных революций, распространяли инструкции, как вести себя во время разгона митингов, и старались ставить в первые ряды женщин, детей и стариков. На улицах появились плакаты, которые призывали солдат примкнуть к протестующим и настоятельно не рекомендовали использование силовых мер. Лидеры восстания также внимательно следили, чтобы любой акт агрессии со стороны властей тщательно фиксировался на видео и становился достоянием общественности.

В конце концов египетская армия отказалась подавлять протесты, и режим Хосни Мубарака лишился своего главного источника власти. И в этом заключается еще одно преимущество мирных протестантов перед маленькими группами вооруженных мятежников: последним гораздо труднее переманить на свою сторону силовиков. Угроза насилия обычно объединяет силы безопасности в стремлении защитить режим и, соответственно, себя (именно поэтому власти Сирии настаивают на том, что противостоят вооруженным группам, а не мирным жителям).

Неправда. Ненасильственные кампании приводили к падению многих кровавых диктаторов, находившихся на пике своей власти. Собственно, подавляющее большинство самых значимых мирных восстаний XX века были направлены против таких людей, как генерал Мухаммед Зия-уль-Хак — в Паки­стане, Слобо­дан Милошевич — в Сербии, Аугус­то Пиночет — в Чили, Сухарто — в Индо­незии, а также многочисленных колониальных режимов, которые крепко вроде бы держались за свои колонии. Знамени­тая демонстрация на Розенштрассе (27 февраля 1943 года на улицы Берлина вышли этнические немцы, родные и близкие 8000 евреев, которых собирались отправить в концлагеря, в результате 2000 человек были освобождены. — Правила жизни) показала слабость нацистов перед лицом ненасильственного протеста. Немец­кие женщины, вышедшие против эсэсовцев, одержали маленькую победу над одним из самых кровавых режимов в истории человечества, и эта победа была бы невозможна, если бы они взялись за оружие.

Почти все значимые ненасильственные кампании XX и XXI веков сталкивались с массовым и насильственным подавлением. Например, в Чили при Пиночете оппозиционеров пытали и похищали. В такой ситуации участие в заметных широкомасштабных протестах было весьма рискованным, поэтому с 1983 года противники режима выражали свои чувства довольно незамысловатыми способами: стучали кастрюлями и сковородками, ходили по улицам, напевая песни о скором крушении диктатуры. Диктатора они приводили в такую ярость, что в какой-то момент он даже запретил публичное пение. Но эти отчаянные шаги показывали его слабость, а не силу. В итоге Пиночет сломался и в 1988 году согласился провести референдум о том, нужно ли ему еще восемь лет оставаться президентом. Лидеры оппозиции воспользовались этой возможностью и организовали серию прямых ненасильственных акций, которые были направлены на пропаганду ответа «нет», честный подсчет голосов и ответственность Пиночета за итоги голосования. Когда стало очевидно, что диктатор проиграл, военные приняли сторону чилийского народа, и Пиночет ушел.

Неправда. Сейчас это уже почти позабылось, но гражданская война в Ливии началась с ненасильственных протестов в Бенгази 15 февраля. Демонстрации разгоняли одну за другой, и к 19 февраля оппозиция взялась-таки за оружие, убивая и захватывая сотни наемников и сторонников Муаммара Каддафи. В своей скандальной речи 22 февраля Каддафи заявил, что «мирный протест — это одно, а вооруженное восстание — совсем другое», и обещал пройти «от дома к дому» в поисках «крыс» — мятежников. Мало кто согласился бы участвовать в безоружном сопротивлении после подобных угроз, и то, что началось как мирное движение, неизбежно превратилось в насильственное восстание. В итоге его ждал успех, но какой ценой! Точных данных пока нет, но по крайней мере 13 тысяч человек в ливийской гражданской войне погибли.

Могло ли все сложиться иначе? Задним умом, конечно, все крепки, но если бы ливийские повстанцы действительно могли оглянуться, им стоило бы отметить несколько собственных ошибок. Во-первых, протестное движение в Ливии поднялось более или менее спонтанно — в отличие от замечательно спланированной и скоординированной египетской кампании. Во-вторых, ненасильственное движение было зациклено на одной тактике — протестах, а в этом случае оно становится очень предсказуемой и легкой добычей для режима. Успешные движения совмещают митинги и демонстрации с хорошо рассчитанными забастовками, стачками и прочими методами борьбы, которые вынуждают режим распылять силы. Так, во время иранской революции забастовка нефтяников поставила на грань коллапса экономику страны. Шахские силы безопасности в прямом смысле тащили рабочих на буровые, но те просто работали вполсилы, готовясь к следующей стачке. Репрессии такого рода, когда необходимо резко заставить большие массы людей работать, неприемлемы в первую очередь для самого режима, поскольку требуют координации огромного количества ресурсов и усилий.

Опыт показывает, что насильственные меры, которые применял к мирным протестантам Каддафи, в долгосрочной перспективе зачастую оказываются разрушительными для режима. Кроме того, мгновенный переход повстанцев к насильственному сопротивлению, который спровоцировал жесткие ответные действия Каддафи, одновременно сузил протестную аудиторию, исключив из нее людей, которые в принципе были готовы выйти на мирные уличные демонстрации, но не готовы ввязываться в драку. Пока в ливийские дела не вмешалось НАТО, самых больших успехов оппозиция добивалась именно ненасильственным сопротивлением: массовые протесты, дезертирство в высших эшелонах власти, почти бескровный захват Бенгази. Но как только в ответ на репрессии Каддафи повстанцы взялись за оружие, без помощи НАТО они уже обойтись не могли.

Или возьмите Сирию, где решение, использовать силу или нет, кажется не менее тяжелым. В августе, после многих месяцев мирных демонстраций, Башар Ассад начал полномасштабную войсковую операцию и разбомбил Хаму и другие оплоты оппозиции. Казалось бы, время хвататься за автомат, так?

Но даже в таких случаях у ненасильственных движений есть выход. Они могут ответить на насилие режима сменой своей тактики. Собственно, сирийские оппозиционеры вполне успешно этим занимались, организуя флешмобы и ночные протесты, подавить которые относительно трудно. Дневные манифестации теперь планируются более тщательно: различные пути отхода, зеркала, чтобы слепить снайперов. Сирийским активистам пока удается избегать насилия — и это принципиально важное решение, которое не только позволяет им сохранять поддержку широких народных масс, но и вносит некоторую сумятицу в ряды силовых ведомств. Власти страны выгнали из мятежных городов всех журналистов и отключили электричество, но мятежники заряжают свои ноутбуки от автомобильных аккумуляторов и делают фальшивые удостоверения, которые позволяют им ближе подбираться к военным, документировать нарушения прав человека и распространять информацию в интернете.

Ненасильственное сопротивление, по сути, является формой асимметричной войны. Диктаторы, ясное дело, используют в ней свои очевидные преимущества в применении грубой силы. И оппозиции нужно бороться с ними, также используя свои самые сильные стороны — силу народную, непредсказуемость, способность адаптироваться и творчески подходить к ситуации.

Необязательно. Существует традиционная взаимосвязь между ненасильственными восстаниями и последующей демократизацией. И это вполне закономерно: высокий уровень политической вовлеченности и гражданского сознания — факторы, которые делают ненасильственное сопротивление возможным, — приводит к повышению уровня демократизации общества. Но из этого эмпирического правила есть целый ряд важных исключений. Иранская революция — одно из самых масштабных ненасильственных движений в истории человечества — привела к появлению теократического и авторитарного режима. Филиппины прошли через целый ряд мирных восстаний, но продолжают бороться с коррупцией и диктаторскими поползновениями. После «оранжевой революции» на Украине, казалось, началась эпоха политической либерализации, но последующие события свидетельствуют о том, что страна поворачивает вспять.

Впрочем, если бы во всех этих случаях сопротивление было насильственным, вряд ли исход был бы более благоприятным. В большинстве стран, которые пережили кровавые революции, новые режимы были ничуть не менее, а зачастую и более жестокими, чем старые: гражданская война в Афгани­стане, революции в России, Фран­ции и на Кубе свидетельствуют об этом вполне красноречиво. Как сказала Аун Сан Су Чжи, лидер бирманского демократического движения и лауреат Нобелевской премии мира, «тех, кто добился власти, трудно убедить в мудрости мирных перемен».

Подводя итог, можно сказать следующее: ненасильственное сопротивление не гарантирует демократии, но оно по крайней мере гарантирует меньшее из возможных зол. Сама природа борьбы за власть зачастую свидетельствует о том, как страна будет развиваться в дальнейшем. И мало кому захочется жить в государстве, где единственный источник и средство поддержания власти — это сила.

By Erica Сhenoweth. Reproduced with permission from Foreign Policy.
© 2011 Washingtonpost.Newsweek Interactive LLC.
© 2011 Platon for Human Rights Watch.