Век Вовы не видать

Первый срок я так получил: был я с четырнадцати лет предоставлен сам себе, поскольку с родителями решил не жить. В шестнадцать лет купил себе пистолет — молодой, горячий, силы захотелось. С пистолетом поехал в Иваново, попал под проверку документов, пистолет нашли — сел. В первый раз я полтора года отсидел, во второй — два с половиной. Был голодный, пошел в магазин, украл кошелек — меня поймали и посадили. В третий раз мне сразу много дали, десять лет и шесть месяцев, хотя с моей стороны ситуация благородная была, я за человека заступился. И сижу уже с 2004 года.

Я к третьему сроку понял, что в зоне происходит не прогресс, а регресс. Помню, на малолетке, в Можайске, корпуса были бетонные, двухэтажные. В Костроме, на втором сроке, бараки были кирпичные, и администрация дышать свободно давала. Вообще, это самая лучшая зона была. Связь там отсутствовала, но был телевизор, были книги, и в той зоне ты как-то об исправлении задумывался. А на третьем сроке, в Архангельске, я сижу в деревянном корпусе. Даже странно — с первой моей ходки прошло почти десять лет, а условия содержания в зоне только хуже стали. Быт, в котором я нахожусь... да если б ты сейчас это увидела, то сказала бы, что это полный кошмар. Оборванные обои. Полы кривые и постоянно мокрые. Батареи прорывает раз в неделю, крыши протекают, от потеков потолки черные и зеленые, и лампочки от воды замыкает. Сырость постоянная, а дверей нет, вместо них висят одеяла. В Костроме, помню, был комодик маленький, все аккуратно, а тут мы вещи в клетчатых баулах держим, в каких торгаши на рынках товар возят. Вот стоят наши вещи на полу, в них залазят крысы, кушают наше мыло, грызут, гадят. Я слышал, в других колониях разрешены игровые приставки — Sega, Sony PlayStation. Как-то ХХI век ощущается. А здесь, в ИК-21, этого века вообще нет, у нас — восьмидесятые. При всем при этом администрация все время от тебя чего-то требует и унижает.

Я в ШИЗО был в Новый год, и мне даже отказали в том, чтобы в двенадцать ночи речь президента по радио послушать. Ограждают нас от внешнего мира, по радио включают такие вещи, которые и слушать невозможно. Какие-то местные каналы, там постоянно о лекарствах говорят и о болезнях — очень на психику действует. Я слышал, американцы включали военнопленным рок-музыку все время, чтобы они с ума сходили, мне иногда кажется, что и нас так специально мучают.

В том году спецназ и местные сотрудники администрации избивали всех. Заходили ребята в ШИЗО, открывали камеры, выволакивали людей «на коридор» и били ногами. Еще 17 января избили заключенных, и в знак протеста два парня, из избитых, вскрыли себе кусками стекла вены и забили ржавые гвозди в живот. У нас это называется заштырились. Вообще, когда штырятся, врач должен резко реагировать, так этих двух парней на больничку вывезли, и они там лежат, но операцию им не сделали, ржавые штыри у них в животе. Они сегодня ночью на связь выходили, мы от них все и знаем.

Есть такой город — Североонежск, Архангельская область. ОМОН оттуда к нам заходит очень часто, раз в месяц. Стабильно заходит, делает обыск. Это такая психологическая давка — крики при обыске, рукоприкладство в ШИЗО, почти каждый день бьют. Меня тоже били, и это очень страшно: ты ж не резиновый заяц, ты — человек, а сделать ничего не можешь. Ударишь в ответ, так тебе срок добавят, лишние три-четыре года. Недавно одного заключенного нашего так избили, что у него глаз вытек. Я понимаю, что в ШИЗО нарушители сидят, но мы же в России живем, нельзя же всех давить. Тут ты не об исправлении думаешь, а только обозляешься, поскольку сам не знаешь, что тебя зав­тра ждет.

На малолетке такого беспредела не было. Да, было рукоприклад­ство со стороны актива, но это ведь на любой малолетке так. На втором сроке, в Костроме, на общем режиме, нас администрация не била, только зеки между собой дрались. А сейчас нас давит закон. Я не понимаю, почему на третьем сроке все настолько хуже стало. Наверное, от начальника нового все пошло. Он очень жесткий. Говорят, на прежнем своем месте заключенных как рабов использовал. А еще к третьему сроку до меня дошло, что правительство давит на начальство колонии и администрацию по всей России. От них бумажки требуют, а те начинают шевелиться и делают то, что делать нельзя, лишь бы отчетность нормальная была.

На жалобы наши никакой реакции нет, да и что может сделать человек, закрытый в камере с лампочкой тусклой в 36 ватт, которая двумя решетками прикрыта, чтоб он ее, не дай бог, не вывинтил? Какие тут протесты?! Только вскрыть себе вены и гвоздь в живот вбить.

Вышел на свободу через неделю после интервью

ПЕРВЫЙ СРОК: хулиганство (ст. 206 УК РСФСР)
ВТОРОЙ СРОК: хулиганство (ст. 206 УК РСФСР)
ТРЕТИЙ СРОК: кража (ст. 158 УК РФ)

В двадцать лет подрался — обычное дело: выпили, поговорили, недопоняли друг друга. В оконцовке в 1991 году дали мне три года и этапировали в ИК-2, в Воронежскую область. За ИК-2 могу вам следующее сказать: администрация что хотела, то и делала. Нужных — поощряли, остальных — ущемляли. Сидеть там временами было тяжело, потому что даже то, что заключенным по закону было положено, им не давали. Допустим, если я чего нарушу, так меня сразу в ШИЗО сажали, а если администрация чего не так делает, ее и посадить, получается, некуда, и наказать нечем.

До освобождения оставалось мне шесть дней сидеть, а у меня мать умерла. Родной брат приехал, мне об этом сказал, так мне и 15 минут свиданки с ним не дали. По закону меня должны были под конвоем отвезти на похороны, чтоб я с матерью простился, у гроба постоял. А мне сказали: «У тебя много нарушений, не поедешь ты никуда, сиди здесь». Сам начальник колонии мне об этом лично сообщил. На могилку матери я попал уже после освобождения.

Женился я на девушке своей, Татьяне, родились у нас двое детей. А в 1996 году я опять сел, за драку с милиционером. Вышло так: первый день Пасхи, пошел я тещу свою навещать. Остановил меня милиционер, поскольку я выпивши был, и начал меня в отделение забирать. Я ему говорю: «Чего меня забирать-то? Я ж не хулиганю, никого не трогаю, мне до тещиных дверей два дома осталось пройти, никуда я не поеду». В общем, не поехал я с ним, подрался и четыре с половиной года получил.

Заехал впервые на ИК-6, туда как раз спецназ заходить начал. Заходили в камеры ШИЗО каждый четверг, избивали: кому-то зубы выбивали, кому-то ключицу сломали, ребра. Заключенные голодовку начали, прокурора по надзору жалобой вызвали, а тот приехал и прямо сказал: «Спецназ создан для того, чтобы устранять беспорядки, и они должны не на теории, а на практике учиться. Вот они на вас и учатся». А бьют они сильно.

В третий раз я в зону попал в 2011 году, все в ту же ИК-6. Дали мне год — украл я в автобусе телефон, сам не знаю зачем, он мне и не нужен особо был.

От того, что я на третьем сроке увидел, я просто в шоке был. За то время, пока меня не было, зона сильно поменялась, и уже не спецназ нас бил, а администрация, просто так, без всякой мотивации. В ШИЗО постоянно бьют и под холодный душ ставят. Говорят, типа, для дезинфекции, но, по-моему, для унижения. Еще отжиматься по 150 раз заставляют, а я ж не спортсмен, больше 50 раз отжаться не могу, так в чем же я виноват, за что же меня бить? Я и так после смены четыре часа подряд металлические сетки вязал да еще шкатулки вырезал, хлебницы и нарды.

Закон они сами не исполняют, а от других исполнения требуют.

А от воли у меня много ожиданий. Там семья моя, хочу к родным. Насиделся уже.

ПЕРВЫЙ СРОК: кража (ст. 158 УК РФ)
ВТОРОЙ СРОК: грабеж (ст. 161 УК РФ)
ТРЕТИЙ СРОК: незаконный оборот наркотиков (ст. 228 УК РФ)

Я на третий срок заехал, как к себе домой. Кругом родные, уже даже надоевшие лица. Многих знаю с малолетки, есть и те, с кем на втором сроке познакомился.

У себя в Новошахтинске я считался трудно воспитуемым подрост­ком, с 13 лет состоял на учете в дет­ской комнате милиции. С товарищами лазил по заводам, фабрикам, воровал стройматериалы, технику, по машинам воровали. А потом документы мои в школе собрали, припомнили все и отправили на малолетку, в Чертковский район, село Маньково. Одно время там нормально было, а потом начальник колонии поменялся, и начался жест­кий режим: со стороны администрации разрешили рукоприкладство. Три человека тебя в спортзал выводили, могли затрещин навешать, а могли ногой пнуть. Когда вышел, было мне почти 17 лет. Пока работал, все в порядке было. Потом работу потерял, пришлось домой ехать, а там — караул: делать нечего, устроиться некуда. Начал опять воровать, более осознанно, по-крупному. Угонял машины, за год штук двадцать. Было у меня два подельника, на одного милиция вышла, и он остальных сдал. Дали четыре года, отправили в колонию в Каменск.

Когда я туда заехал, зона была режимная, «красная», и все было очень плохо («красная» зона полностью контролируется администрацией, в «черной» более развито самоуправление, основанное на воровских законах. — Правила жизни). За человека тебя никто не считал, сотрудники вели себя некорректно, не просто били заключенных, а ломали им и дух, и здоровье. Я еще на централе встретил парня одного, он ехал в Каменск за добавкой. Говорю: «Слышь, братуха, должно же в этом Каменске хоть что-то хорошее быть, должны быть светлые моменты?» А он отвечает: «Да, братуха, есть светлое. Вот заходишь ты в 11-й оперкабинет и сам выбираешь, какой палкой тебя бить будут». Там целый отряд опущенных был. Если кто из заключенных на конфликт с администрацией шел, то к нему подводили обиженного, тот его целовал, и все — опустили. Были и более изощренные методы: пристегивали бунтаря наручниками к батарее, штаны сзади спускали, обиженного подводили, он по заднице голой пару раз чирканул, и нет человека, он в опущенном отряде.

Я там сидел тихо, мирно, серо, никуда не лез, обходил все острые углы и старался не создавать себе проблем. Мне, считай, повезло: через полгода, как я туда заехал, массовый суицид случился, против беспредела. Вены повскрывали, лужи крови на полу. Генералы приехали, пресса. Попустили, легче стало сидеть. Вышел в 2008 году. Подсобную работу нашел, нашел девочку, Олю, и все вроде хорошо, но чего-то в жизни не хватало. Начал я помогать тем, кто на зоне сидит: передачи возил, телефоны перекидывал, спирт. На том и погорел: остановили меня милиционеры недалеко от лагеря, в оконцовке откуда-то выпал героин, хотя его и не было. И заехал я на новую зону, в Ростовскую область. Она «черная», жить можно. На третьем сроке нет такого ожесточенного давления, как на втором, в Каменке. Администрация мягче относится, не грубит, да и мы себе лишнего не позволяем.

Воля, какой я ее помню, сильно изменилась. Я когда с Каменска в 2008 году освободился, то в людях перемены почувствовал, по-другому они жить начали. Дружбы и человеческого понимания у них теперь нет, и ради наживы они через все человеческие ценности перешагнут. В зоне люди сплоченнее, и сразу видно, кто есть кто.

Номер колонии не указан по просьбе интервьюируемого

ПЕРВЫЙ СРОК: грабеж (ст. 145 УК РСФСР)
ВТОРОЙ СРОК: разбой (ст. 146 УК РСФСР)
ТРЕТИЙ СРОК: убийство (ст. 105 УК РФ)

Первый срок я сидел под Тулой, в Алексине, — по малолетке часы с деньгами отобрал, четырнадцать лет мне было. Дали два года. В те времена даже материально было плохо — питание неважное, содержание паршивое, полы бетонные. В общем, плохо было. Но малолетка за зону не считается. Второй срок отбывал в Кировской области, когда после разрухи гуманизация пошла. В девяностые нас лучше кормить начали, полы нормальные сделали, не каменные. Физическую силу применяли — как тогда, так и сейчас. А третий срок я получил за то, что убил мужчину одного — за слова нехорошие в свой адрес, нецензурные. Я его предупреждал, были у меня с ним столкновения. Говорил: «Не делай больше эти вещи, иначе я тебя просто-напросто убью!» А он, наверное, подумал, что у меня силы воли, силы духа не хватит.

Зоны на втором и третьем сроке у меня «черные», и в них сидеть гораздо лучше, чем в «красных». Причем во всех отношениях. В «красной» зоне ни черта не поймешь — там унижают, бьют, человека ни во что не ставят. Чуть что — дисциплинарное взыскание. А в «черной» зоне условия содержания людские, и все так, как и должно быть. Я думаю, вы понимаете значение слова «людское». Я всю жизнь свою в это значение вложил.

Сидеть стало лучше: во второй зоне к нам ОМОН заходил, а сейчас на нас спецназ и ОМОН не давят. Администрация, конечно, заходит, но жесткостей не делает. С передачами лучше стало. Раньше было так: дали мне десять лет, и первую передачу я смог получить только через пять лет. А сейчас этого нет. Смотрите, я нахожусь на строгих условиях содержания и две передачи в год имею право получить, и две бандероли, и два свидания — краткосрочное и длительное.

Приходилось мне и на тюремном режиме сидеть, за плохое поведение, и вот с этим сейчас похуже стало. Со второй зоны, чтоб на тюремный режим отправили, надо было столько, в натуре, начудить — бог те знает что. А сейчас, если надо, то тебе нарушения напишут и те, что были, и те, которых не было. Меня отправляли за то, что от статьи 106-й отказывался, уборки территории, — мне, по жизни, не положена эта статья. В законе ведь написано, что два часа в день мы должны тратить на благоустройство колонии. Где написано, что я должен благоустраивать колонию с веником в руках?! Может, я за свои день­ги две банки краски куплю и буду красить свою тумбочку, в которую продукты кладу. А им ведь не надо, чтоб я пол мел. Им надо унизить меня, чтоб я веник в руки взял. За это я на строгие условия содержания и попал. Работы сейчас ни в одном лагере почти нет, и платят за нее копейки. Но я сам ни дня на производстве не был, принципиально не работаю. Деньгами товарищи с воли помогают.

Известно мне, что на свободе происходит беспредел. В основном все под мусорами. То есть все кричат, что сами по себе, а куда ни копни, везде милиция. Но я в надежде на хорошее выйду. На воле у меня мамка, сестра, супруга молодая, на 20 лет меня моложе, мы с ней между сроками познакомились. В общем, хочется поскорее выйти, но и в зоне особых проблем нет.

Номер колонии не указан по просьбе интервьюируемого

ПЕРВЫЙ СРОК: кража (ст. 144 УК РСФСР)
ВТОРОЙ СРОК: кража (ст. 144 УК РСФСР)
ТРЕТИЙ СРОК: умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть (ст. 111, ч. 4 УК РФ)

Почему в первый раз сел? Глупость, романтика — украл, выпил, сел в тюрьму. Было мне тогда пятнадцать лет, и была у меня такая идея: если наше государство нас обманывает, дайте и мы его немножечко обманем. Обокрал я контору, взял по мелочи — парфюмерию, шампуни, галантерею. В 1984 году попал на малолетку в Чите, и сиделось мне, с одной стороны, трудновато, а с другой — легче, чем сейчас. С питанием было трудно, хлеб был такой, что если его в стенку кинешь, то он прилипнет. К хлебу давали каши на воде, а если в ШИЗО сажали, то кормили через день. Зато милиция по камерам не ходила, и людей не били. Тогда все пакости были более явными: холодом морили на всю катушку, голодом — тоже, а сейчас все это делают завуалировано. Если по нормам, то температура в помещениях нормальная, но ФСИН одеяла нам выдает — так они с простынку толщиной, и от холода совсем не спасают.

После малолетки я пробыл на воле достаточно долго, пока в армии служил. Был я десантником в Афганистане, туда судимых брали, и я думаю, это для того делали, чтобы человека раз и навсегда исправить. В Афганистане было страшно, и убивать мне приходилось. Скольких я убил, не считал, только помню первого душмана: он меня в плен взять хотел, в живот ранил, и пришлось его убить ножом. Мне война снится до сих пор. Я вернулся оттуда с контузией, и она до сих пор на мне отражается. Нет у меня ни наград, ни пенсии, вычеркнули меня из всех списков. А все потому, что как только я пришел из армии, так и сел во второй раз. Все та же кража: в магазине барахла набрал, я же жизни нормальной и вещей хороших долго не видел, слямзил чего-то, и сразу меня к ответственности привлекли. Наверное, я клептоман.

Посадили меня в ИК-13, под Владивосток. Зона та нормальная была, хорошо сидел, ничего дурного сказать не могу. Вышел на свободу в самую разруху, когда СССР сломался. Пытался на работу устроиться, девушку нашел, но, как у нас правильно говорят, «если сел один раз, то и дальше будешь сидеть». Милиция за тобой во все глаза следит, и как только кто-то кого-то ограбит, ты — под подозрением. А в 2006 году убил я человека. Ссора, обычное дело. Он к женщине моей приставал, я ударил его, а он — все. Я был немножко выпивши, а он вроде трезвый, хотя я и не помню точно.

Я вам скажу: по сравнению с тем, что раньше было, третий срок — это чистый дурдом. Система совсем жесткая стала. Я в лагерь приехал, так уже с карантина пытки начались. На растяжку ставят, заставляют взрослых мужиков садиться на шпагат, руки вверх поднимать, и так — целые сутки, на улице. Еще гимн петь заставляют, козлы эти. А ты знаешь, что это за козлы? Те же зеки, только они при администрации работают. Зеки зеков бьют, дает им администрация такие указания. Все для того, чтобы с новоприбывших дурь выбить. Если в столовой кушать садятся, то козел какой-нибудь кричит: «Чтоб все съели на счет три!» И начинает считать. Не успел все съесть за три секунды — доедай в туалете. Спецсредства применяют, за то, что я якобы на сотрудника пытался напасть, к батарее наручниками пристегнули и резиновыми дубинками отлупили до синевы. Был у нас заключенный — его при мне, в 2006 году, в изоляторе до смерти забили, более семисот ударов дубинками нанесли. Козлы изгаляются как хотят: зеков гимн петь заставляют, а сами «Голубую луну» Моисеева слушают или «Нас не догонят» группы «Тату».

Я в курсе, что на воле много про политику и выборы говорят. А за кого голосовать? Медведев с Путиным в одной упряжке, они все под себя подмяли, все госструктуры развели, а народ как бедствовал, так и бедствует. Они там все кричат: «Гуманизация, гуманизация!» Да какая может быть гуманизация, если людей пытают? Если к нам сюда заключенный из Европы попадет, он же ни дня не выдержит, с ума сойдет сразу же.

Редакция благодарит за помощь в организации интервью сайт gulagu.net и лично Владимира Осечкина и Дмитрия Пронина.