5 вопросов об искусстве (и не только): отвечают художник Павел Пепперштейн и философ, бизнесмен Дмитрий Волков
Коллаборация художника Павла Пепперштейна и бизнесмена Дмитрия Волкова началась этой весной на фестивале «Библионочь». Это был театральный перформанс в духе средневековых судилищ, когда фигурантами разбирательств становились и животные, и неодушевленные предметы. Объектом внимания на этот раз стала книга Волкова «Свобода воли. Иллюзия или возможность», которую обвиняли в том, что она дает философское обоснование для наказания людей — и тем самым нарушает существующий баланс в отношениях между государством и обществом. Волков выступал адвокатом собственного творения, а Пепперштейн — судьей.
Продолжая идею перформанса (один рассматриваемый аспект, разные мнения), мы составили краткую анкету с вопросами по искусству и попросили Пепперштейна и Волкова на них ответить — по отдельности. И вот что из этого вышло:
Кого из современных художников вы считаете переоцененными?
Пепперштейн: Никого. Я думаю, что все художники прекрасны по-своему.
Волков: Не знаю: я не приобретаю работы художников для перепродажи или для инвестиций. Но я могу сказать, какая работа оказалась неожиданно дорогой: Это «Портрет Эдмода Белами», проданная на аукционе Christies’s за 432 тысячи долларов. Она принадлежит группе французских художников Obvious, но на самом деле создана алгоритмом, генеративной конкурирующей сетью. Художники экспериментировали с генерацией изображений в разных жанрах, а потом им вдруг позвонили с Christie’s и сказали: не хотите выставить один из ваших «портретов» на аукционе? Они не отказались, конечно. Ориентировочную цену поставили в районе 7-10 тысяч долларов. И вот когда она взлетела выше 50 тысяч, художники сами были удивлены. И я участвовал в торгах, но остановился на отметке 250 тысяч. Дальше я просто с удивлением наблюдал. Хотя, может, удивляться и не стоило. Покупатель покупал не картину, а событие: первую продажу работы искусственного интеллекта на всемирно известном аукционе. Но вот совсем скоро мы узнаем цену именно картинам, созданным алгоритмами. Во-первых, портрет «Эдмонда Белами» — это один из серии портретов. Cкоро будут проданы и остальные. За какую цену? Кроме того, художники сделали следующий проект — серию японских гравюр на основе той же нейронной сети. Сколько будут стоить они?
Что последний раз дарили и почему?
Пепперштейн: Я делал для своей подруги Ксении не так давно рукодельную книжку, которую я сам написал и нарисовал от руки, посвященную вымышленным цветам.
Волков: Муравьиную ферму, дочке. Она у меня все время просит домашних животных. Но с нашим образом жизни это очень трудно. Поэтому пока остановились на муравьиной ферме. Знаете, что это такое? Что-то типа маленького аквариума, с множеством отделений. Туда мы разместили колонию муравьев во главе с маткой. Матка очень большая, поэтому, я думаю, они ее не прокормят.
А еще я недавно рассылал знакомым подарочные экземпляры своей книги «Свобода воли. Иллюзия или возможность» — эскиз к обложке нарисовал Павел Пепперштейн. Это философский трактат, работа по аналитической философии. В книге я пытаюсь доказать, что, несмотря на открытия нейрофизиологии, люди могут совершать свободные решения. Конечно, все зависит от определения свободы. Если свободу определить как независимость от физических законов, то такой свободы, конечно, у нас нет. Да она и не нужна. Люди могут поступать по своей воле, в соответствии с собственными желаниями, выбирать из альтернатив. Этого достаточно для того, чтобы быть свободными.
Как вы считаете, сегодня создается достаточно произведений искусства? Или миру нужно больше?
Пепперштейн: Я думаю, что достаточно. Если нужно будет больше, то будет больше.
Волков: Я жду того момента, когда искусство будет совсем персонализированным. Представляешь, приходишь на выставку, а все работы подобраны с учетом твоего психологического состояния, интересов, характера. Вы думаете, такое невозможно? Ну, например, с технологией виртуальной или дополненной реальности это вполне возможно. Я думаю, что с искусственным интеллектом возможен даже «свой Пушкин» и «своя версия "Мертвых душ". Именно так может быть достигнута одна из целей искусства — катарсис у зрителя.
В каком веке лучше всего жилось художникам?
Пепперштейн: Сложный вопрос. Тут еще важно, в какой стране, в каком городе. Неплохое время — это XIX век. Но я думаю, что хорошо жилось художникам-аристократам, которые были наследниками достаточно завидных состояний и занимали неплохое положение в обществе.
Волков: После того как мы провели несколько дней на Венецианской биеннале, моя дочь вплела себе в волосы пластиковую бутылку. Получилась вполне оригинальная высокая прическа. Она это так объяснила: «Я теперь поняла, что такое современное искусство». Знаете, мне кажется, она действительно что-то поняла: «современное искусство перестает быть элитарным, искусство становится доступным средством самовыражения для все людей». Миллиарды селфи — это часть современного искусства. Поэтому сегодня художником стать в чем-то проще. Нет высоких академических требований, четких правил игры. Правда, с этим уходит мистика из искусства. Искусство становится просто аспектом жизни.
Нужно ли современному художнику учиться?
Пепперштейн: Нет. Непонятно, чему там учиться вообще. Образование может только помешать, причем иногда очень сильно. Если речь идет о современном искусстве, то там не предполагается никакого крафта, ремесла. Речь идет о специфической деятельности, которой обучиться ничего не стоит. Это, как говорится, «элементарно, Ватсон». Современное искусство это, грубо говоря, ложь и обман. А лжи и обману научиться невозможно. Это надо просто уметь, и все.
Волков: Да, нужно получать образование. Только лучше не художественное. Поскольку сейчас в искусстве важнее идеи, а не ремесло, художник должен эти идеи где-то черпать. Источником чаще всего служит образование. Но теперь оно может быть любым: биологическим, математическим, философским. В группе художников, которые сделали проект «Белами», только один художник по образованию. Остальные двое — специалисты совсем в другой области: один пишет диссертацию по искусственному интеллекту, а другой занимается экономикой.