Святая София в Стамбуле снова стала мечетью. Рассказываем историю важнейшего памятника культуры, в разные годы побывавшего храмом, музеем и мечетью

Путешественники прошлого оставили нам немало описаний Софии. Но в центре ее мифа всегда были чудеса. Они и по сей день нагромождены в Софии, как в историческом аттракционе. Вот след в стене, в которой скрылся священник, служивший последнюю службу в день завоевания Константинополя. «Когда святая София опять станет христианской, стена раскроется, священник, выйдя из своего убежища, вернется к алтарю, чтобы докончить службу, начатую 400 лет назад» (Теофиль Готье, «Константинополь», 1853). Вот колонна Святого Григория, влажная изнутри, прикоснуться к которой для излечения приходили паломники еще в византийские времена. «Трутся персьми и плещами около столпа на исцеление болезнем», — писал русский паломник Антоний Новгородец в 1200 году. Вот столб, где, как известно любому жителю Константинополя, обитал ангел храма — в ночь завоевания ангел, по свидетельству Нестора Искандера, христианина в османском войске, ушел в небо огненным столпом «бысть яко свет неизреченны».

При любой власти София становилась важным символом. Для ее строителя императора Юстиниана это был символ величия его правления — он воздвиг памятник, благодаря которому его имя запомнится в веках. Султан Мехмед II видел себя султаном нового, мусульманского Рима, и храм для него был символом преемственности власти, а еще поворота на Запад, куда, к большому недовольству многих его мусульманских соратников, отныне будет смотреть его империя. Для Ататюрка София тоже стала символом — новой секулярной просвещенной Турции, источника знаний для человечества. Ну а для Эрдогана — символом того, что с Турцией в мире вынуждены считаться, в частности потому, что сказать миру против очередного превращения Софии по букве турецкого закона в общем-то нечего.

История той Софии, по поводу которой сегодня бьют копья, началась в 532 году нашей эры, когда император Юстиниан задумал перестроить константинопольский храм Святой Софии, разрушенный во время восстания «Ника», так, чтобы равных ему не было в мире. Два грека — математик Анфимий из Тралл и архитектор Исидор из Милета — придумали грандиозное сооружение, огромный купол которого так изящно покоился на двух полукуполах, что здание, несмотря на гигантский объем, казалось невесомым.

София предназначена была поражать не снаружи, а изнутри, сияя золотым убранством и светом тысяч золотых светильников. Она так впечатлила крестоносцев, что 12 апреля 1204 года они захватили Константинополь и всё из нее вынесли.

Чуть менее тысячи лет спустя в день падения Константинополя, 29 мая 1453 года, в храм вошел новый хозяин, 19-летний османский султан Мехмед II Завоеватель. Свидетель описывал, как Мехмед «придя на площадь у великой церкви, сошел с коня, и пал ниц на землю, взял горсть земли и посыпал голову, благодаря Бога. И подивился этому огромному зданию, так сказав: "Воистину люди эти были и ушли, а иных после них, им подобных, не будет".

Мехмеду Завоевателю город и храм достались в весьма плачевном виде. Зато он его почти и не трогал: переделал михраб, чтобы перенаправить молящихся с востока (Иерусалим) на юго-восток (Мекка), пристроил минарет, еще один минарет пристроил его сын, Баязид II.

В 70-е годы XVI века султан Селим II, сын Сулеймана Великолепного, затеял массовую реконструкцию трофейного храма. Возможно, эта реконструкция и спасла Святую Софию, и благодаря ей здание достояло до наших дней. Архитектор Синан по его приказу воздвиг еще два минарета и укрепил здание массивными контрфорсами, а вместо лепившихся к мечети домиков воздвиг султану мавзолей, где тот до сих пор и лежит. На рисунках тех времен, авторства французского художника Гийома Грело (1680) и шведского дипломата Корнелия Лооса (1710), видно множество мозаик, не сохранившихся до наших дней — грозила им не столько штукатурка, сколько стамбульские землетрясения.

Только в XVII веке турки озаботились соответствием внутренней части храма мусульманской традиции и замазали изображения штукатуркой. Восьмиметровые деревянные щиты с каллиграфическими надписями появились в храме еще позже. Их нарисовал по заказу султана Абдул-Меджида I знаменитый османский каллиграф Казаскер Эфенди. Одновременно с этим султан позвал швейцарца Гаспаре Фоссати, прибывшего в 1847 году строить новое здание российского посольства (оно и по сей день стоит на Истикляль), отремонтировать осыпающийся мозаичный узор храма. Фоссати, не мудрствуя, прошелся поверх краской, а заодно зарисовал мозаичные иконы, которые он видел во время реставрации. Многие из них осыпались при следующем большом землетрясении и сохранились до наших дней только на этих рисунках.

Впрочем, по свидетельству Жерара де Нерваля, побывавшего в Константинополе в начале XIX века, мозаики оказались «замазаны слегка»; Николай Гумилев в 1913 году видел на стенах Софии просвечивающие сквозь штукатурку тени ангелов; «призраки мертвых византийских мозаик, просвечивающих сквозь белила» разглядел в 1907 году и Иван Бунин.

В общем, София требовала непрестанного ремонта, и турки ей в нем не отказывали. Более того, завоеватели были очарованы Софией настолько, что и стамбульские мечети строили по ее подобию. В этом, несомненно, заслуга великого архитектора Синана, в своих величественных имперских мечетях вновь и вновь повторявшего образ Софии — тот же купол, лежащий на двух полукуполах, то же чувство наполняющего храм изнутри света. Голубая мечеть напротив Айи-Софии была закончена уже после Синана, в 1616 году, — теперь они смотрят друг на друга, и новый стамбульский турист не сразу сможет отличить один купол от другого.

Мусульманам города понадобилось несколько столетий, чтобы принять Софию-мечеть как свою. Расстаться с идеей Софии-храма оказалось сложнее. К ней регулярно возвращаются не только греки, считающие Софию своей, но и русские, тоже так считающие. Не совсем безосновательно, конечно, — все-таки и христианство наше византийское, и именно внутреннее золото Софии повлияло на выбор религии послами князя Владимира, и Софию вполне можно считать прообразом многих русских храмов (Софии Киевской и Новгородской, чтобы далеко не ходить), и довольно многое о том, какой была София до завоевания, мы знаем из записей русских паломников из Царьграда.

Мечты о возрождении Царьграда начинаются с «греческого проекта» Екатерины II — она мечтала покорить Константинополь и сделать столицей нового православного государства, где правил бы ее внук, которого она стратегически назвала Константином. И хотя греческий проект воплотить не удалось, Екатерина все-таки построила свой маленький Царьград, Царское Село, со своей маленькой Софией.

Несколько раз казалось, что мечты эти исполнятся: в 1829 году, когда русские войска стояли у Эдирне; в 1878-м, когда русская армия дошла до Ешилькея, района Константинополя, но отступила под давлением Великобритании. Ну а реальнее всего казались эти чаяния в Первую мировую войну. «Она не смыта, нет, о, турки, / Нагляднейшая из улик, / Что снова из-под штукатурки / Нам засияет Спасов лик» (Михаил Кузьмин, «Царьград», 1915).

Превращая Софию в музей, Ататюрк символически забрал ее не только у мусульман, но и у православных — 86 лет она была общим памятником, а не источником межконфессиональных распрей. Такого больше не будет.

Призывы вернуть Софии статус мечети не умолкали с исторического решения 1934 года, но в последние годы заигрывания с этой темой стали одной из любимых тем внутренней политики. Но все же еще недавно президент Эрдоган говорил, что поезд для этих перемен ушел. «Сначала заполните Голубую мечеть», — ответил он год назад на просьбу сделать Софию мечетью. Не последнюю роль играло и то, что София-музей была самым прибыльным туристическим объектом города: по разным подсчетам, она приносила в год до $75 миллионов.

Софию погубил коронавирус. Печатный станок остановился, рейтинг президента и его партии стремительно полетел вниз, и надо было срочно объединить раскалывающееся и стремительно разбегающееся общество вокруг какой-то национальной идеи. Мечтали ли все турки о Софии-мечети? Большая часть их и вовсе никогда ее не видела и не подозревала о ее сложной истории. Но сами разговоры о возможном переходе смогли отвлечь народ от коронавирусных сводок и экономических бед. Когда опросы показали, что 70 процентов турок одобряют переход Софии в статус мечети, судьба ее была решена. Символическая выгода — сплочение турецкого общества — оказалась выше материальной.

И не последнюю роль в этом вопросе сыграли возражения Греции, протесты России и прочие международные попытки остановить процесс. Каждая нота протеста воспринималась в штыки — и укрепляла желание показать миру, кто в этом доме хозяин. «Возражения относительно статуса Святой Софии являются прямым вмешательством в суверенные дела Турции», — заявил президент Эрдоган; в конце концов, мы же не церковь переделываем, а музей.

Нельзя сказать, что голосов против совсем нет. Нобелевский лауреат Орхан Памук сказал в интервью BBC, что «миллионы секулярных турков кричат против, но их голосов никто не слышит». Для них смена статуса Святой Софии означает конец мечты о секулярном мусульманском государстве. Другие переживают, как переход скажется на международном бренде Турции. Третьи, и среди них мэр Стамбула Экрем Имамоглу, опасаются за международные последствия.

Но пока еще победа приносит плоды — турецкое общество сплоченно ликует, что все кругом так раздражены. Хватит ли этого ликования, чтобы привести партию Эрдогана к победе на следующих выборах? Чтобы хватило, эти выборы должны состояться гораздо раньше 2023 года.

Вся эта политическая петрушка не отменяет главного вопроса: что же теперь будет? Турецкие власти пообещали сохранить собор как объект всемирного наследия ЮНЕСКО — и, соответственно, выполнять все обязательства, связанные с сохранностью и доступностью храма. Прочие детали раскрываются понемногу: вход в мечеть будет бесплатным, мозаики не закроют, но будут использовать специальные лазеры, чтобы затемнять изображения, переводя свет на молящихся во время молитв. Уже известно, что полы покроют антибактериальным коврами, в мечети круглосуточно будет звучать Коран, а туристы смогут посещать ее в определенные часы и, возможно, по выделенным дорожкам. Не исключено, что и пускать их будут организованными группами, чтобы не разбредались кто куда. Заодно и будет работа стамбульским гидам, в обычные времена, словно стервятники, сторожащим туристов у входа. Официально, конечно, София останется открытой для посетителей, как власти и обещали, но на практике посетителю ни на секунду не дадут забыть, где именно он находится.

Из западных путешественников, посетивших Софию в бытность ее мечетью, был один, которому она в этом состоянии нравилась даже больше, — Иван Бунин, видевший в ее первобытной простоте и наготе возвращение к «началу ислама, рожденного в пустыне»: «Когда я вступаю в храм, пигмеями кажутся среди его необъятного простора и необъятной высоты фигурки молящихся — сидящих на огромной площади ухабистого от землетрясений мраморного пола, сплошь покрытого золотистыми скользкими циновками из тростника. (...) И светлая, безмятежная тишина, чуждая всему миру, царит кругом, тишина, нарушаемая только плеском и свистом голубиных крыльев в куполе, да певучими, печально-задумчивыми возгласами молящихся, гулко и музыкально замирающими среди высоты и простора» («Тень птицы», 1907).

Бунинскую тишину нам в Софии уже не услышать — он-то видел храм почти пустым. C путешественником XXI века такого наверняка не случится. В дни туристического пика простоять в очереди в Софию можно было несколько часов. Страшно представить, как увеличится это время, если из храма будут выгонять всех туристов на время намазов. Да и провести в ней, как раньше, несколько часов с путеводителем, вычитывая, где какие колонны, где сохранились надписи, выцарапанные паломниками много лет назад, почти наверняка не удастся. Очень может быть, что вы достоите до конца своей очереди, только чтобы услышать, что через пятнадцать минут вам пора выметаться.

Эти коврики, к сожалению, уже не вынесешь обратно. Вокруг Софии все всегда останется сложно, и тем сложнее, чем больше разнообразных чувств мы испытываем по ее поводу. В каком-то смысле и сами турки остаются ее заложниками. Это здание не разрушишь, не перенесешь, оно требует сложного ухода, и любой его статус будет символическим проигрышем. София продолжит стоять, о ней продолжат спорить, но одно точно: если вы до всего этого успели обойти Софию, как хотели, и осмотреть, что смогли, — вам очень повезло. Новые времена и новые правила не закроют нам доступ к Святой Софии, но наверняка закроют возможность видеть ее такой, какой нам хочется.