Школа, которую мы заслужили: Александр Ларьяновский — о Skyeng и о том, как зарабатывать на пробелах образовательной системы
ed-tech
онлайн
образование
Getty Images
Александр Ларьяновский, управляющий партнер онлайн-школы Skyeng, рассказывает, как зарабатывать на пробелах государственной образовательной системы и конкурировать с соцсетями и сериалами за внимание пользователя.
Записала Анна Серпер
Skyeng
Александр Ларьяновский управляющий партнер
Правила жизни: Насколько быстро сейчас растет отрасль ed-tech и почему?
Александр ларьяновский: Частное образование всегда производное от ошибок государственной системы. Чем больше она отстает от запросов людей, тем больше пространства для частного бизнеса. В Северной Европе нет репетиторов, потому что школьная система там работает хорошо. Но на все, что в нее не входит – например, на детское программирование, – такой же спрос, как и у нас. Формальное образование в России отстает от реальности, и в этом смысле государство делает все возможное, чтобы увеличить рынок. Вторая причина – кризисы. В кризис образование всегда растет, это такая биологическая история, даже не культурная. Как в фильмах ужасов – если из темноты раздается непонятный звук, нужно обязательно сходить посмотреть, что там. Мозг отправляет тело на разведку, потому что его прогностические модели дают сбой и нужно обновить информацию. Я хорошо помню кризисы перестроечных и постсоветских времен – в 1990-е образование тоже пошло вверх. Очередной всплеск был в 2008 году, в 2013–2014-м. Старые схемы перестают работать, люди пытаются понять, что им делать. И идут либо в религию, на терапию, чтобы успокоиться, либо начинают учиться.
Правила жизни: Вы сразу делали ставку на IT. Пишут, что разработка виртуального класса обошлась вам в $500 тыс.
Александр: Первая версия, да. Всего мы вложили в разработку несколько миллионов долларов. IT для нас ключевой момент. Такая аналогия, например: двести лет назад человечество научилось выплавлять сталь, потом – вырабатывать электричество. Инженерия вошла вообще во все отрасли и их драматически поменяла – начиная с индустрии развлечений и строительства и заканчивая сельским хозяйством и логистикой. Сейчас то же самое происходит с IT. Дистанционное образование появилось давно. Разница в том, что сейчас у нас есть огромные массивы данных, на основе которых мы строим методики обучения, – за пределами, может быть, Китая ни у кого нет такого количества данных по индивидуальным урокам, как у нас. Мы смотрим, как человек учится, и пробуем понять, что он знает, чего он не знает, как усваивает материал. Это, собственно, и есть суть того, что мы делаем, – не просто интерактивные учебники, не просто среда, в которой ученик и учитель говорят между собой (самая неважная функция). Представьте, что вы вызвали такси – машина едет на нужный адрес, это понятно, но еще работают алгоритмы, которые собирают и используют огромный массив данных, чтобы построить маршрут. У нас примерно так же.
Правила жизни: Насколько вы выросли в пандемию?
Александр: Почти в два раза. Если говорить о школьниках, то родители впервые увидели все, что раньше скрывалось за магическими стенами школы. Называется «глаз не видит, ум не разумеет» – я как будто сдаю ребенка в камеру хранения и надеюсь, что с ним там что-то правильное происходит. И тут стены стали прозрачными. До лета 2020-го родители в основном просили: «Подготовьте моего ребенка к экзаменам» или «Исправьте его двойки». Сейчас запрос поменялся на «я вообще не понимаю, что мой ребенок знает, а что нет, – разберитесь в этом, пожалуйста, и исправьте все». Часто говорят, что надо строить бизнес, который тебе нравится: делай то, что любишь, и все будет хорошо. Мне кажется, часто успешный бизнес строится там, где тебе есть что ненавидеть. Я любил школу, любил учиться, мне всегда это нравилось. Но я рано понял, что учусь вопреки системе, что система ничего не делает, чтобы меня заинтересовать. Мне захотелось сделать другую – ту, которую люди заслуживают. Грубо говоря, какая эффективность у российского образования? Средняя зарплата в стране 35 тысяч рублей. Образовательный бюджет – несколько триллионов. Мы каждый год тратим несколько триллионов рублей, чтобы выпустить на рынок людей, которые стоят 35 тысяч. Что, учителя мало работают? Да нет, много. И преподаватели вузов, и техникумов, и колледжей – везде много работают. Но эффективность этого труда такая низкая, что они выпускают низкоквалифицированных людей.
Правила жизни: Не так давно вы начали работать в других странах – США, Латинская Америка. Насколько это было сложно?
Александр: У нас долго не получалось с расширением в других странах – наверное, потому что хорошо получалось в России. В марте 2020-го, в разгар ковида, мы впервые запустились в другой стране более-менее серьезно – в Испании, и все выстрелило. Как бы это пафосно ни звучало, мы поднимаем знамя экспорта российского образования. Даже не из патриотизма, а просто потому, что в России есть несколько отраслей, которые выше мирового уровня – например, финтех у нас, может быть, самый продвинутый после Юго-Восточной Азии. И вот на нашем маленьком пятачке, за очень бедный рынок, конкурируют гиганты. В образовании сейчас видим то же самое – во всем мире качество ed-tech ниже, чем у нас. Поэтому мы считаем, что действительно можем стать глобальными, большими и наш подход внедрить во многих странах. С другой стороны, Россию мы не оставим, потому что это такое главное доказательство внутренней правоты – ты на родном рынке должен делать то, что проповедуешь, иногда благодаря, иногда вопреки.
Правила жизни: Когда благодаря, а когда вопреки?
Александр: Благодаря: мы видим, что спрос есть. Вопреки: очевидно, что власть достаточно жестко собирается контролировать все, что попадает в умы подрастающего поколения. Китай примерно то же самое сделал со своим ed-tech – не важно, сколько потеряет бизнес, не важно, сколько потеряет экономика, государству важно сохранить монополию.
Правила жизни: Может ли онлайн-образование принципиально поменять то, чему и как учатся люди?
Александр: Когда в России начали появляться онлайн-СМИ, это были такие забавные организмы, которые вообще ко всему подходили не так, как традиционные гиганты. Какое-то время старые и новые медиа смотрели друг на друга с удивлением, а потом двинулись друг другу навстречу, и сейчас, если убрать логотип, «Ведомости» сложно отличить от «Ленты». Так же произошло с e-commerce и старым ретейлом – лет через пять они окончательно сольются. То же самое случится и у нас. Другое дело, что образование, как и здравоохранение, общественно значимо, и запрос общества влияет на то, каким оно будет. Сейчас сверху запроса на изменения нет, а снизу есть глухое недовольство, которое никак не оформлено, – люди понимают, что должно быть как-то по-другому, но не знают, как именно. Сейчас мы (и все остальные ed-tech-компании) пытаемся показать альтернативу. Если через нас пройдут миллионы, появится массовый запрос, у власти не останется другого выбора, и мы двинемся друг другу навстречу. То есть технологически конвергенция старого и нового будет происходить быстрее, чем в медиа и ретейле, содержательно – намного медленнее. Сейчас мы формируем заказчика.
Офис компании Skyeng
Правила жизни: Что самое сложное в управлении образовательным бизнесом?
Александр: Держать паритет между бизнесом и собственно образованием. Мы недавно задумались: как можно нас всех сравнивать? Это же очень трудно. Как сравнить Учи.ру или «СберКласс» и МГУ? По количеству учеников – чушь; по сумме заработка – чушь. Все рейтинги в этом смысле дурацкие. Мы для себя пока нашли только один безусловный критерий – доля академических расходов в экономике продукта. Условно говоря, есть две медицинские клиники. Прием стоит одинаково, все слова они говорят одинаково. Но у одной 90% чека за прием уходит на аренду и маркетинг, а у других на это тратят 40%, а 60% – на врачей, на оборудование и на все остальное. Куда вы пойдете? Это, наверное, более или менее сильный критерий. Сейчас мы хотим сделать так, чтобы компании раскрывали эти показатели. Мы готовы пустить аудиторов к себе, чтобы все цифры высветить публично – какая у нас доля академических расходов вместе с зарплатами преподавателей, разработкой методик, ведением учеников. Мне было бы интересно таким образом сравнить нас, например, с региональными вузами – чтобы все образование можно было разложить и точно сказать: вот здесь учат, а вот здесь торгуют дипломами и сертификатами. Мы бы хотели цивилизовать этот рынок.
Правила жизни: Рост отрасли будет продолжаться, или она однажды упрется в потолок?
Александр: В России сейчас, условно, 140 млн человек, 20 млн из них – маленькие дети, которым образование пока не нужно, остается еще 120 млн. Сейчас образование – и частное, и государственное – по-настоящему умеет работать, условно говоря, с одним миллионом из них. Это люди, которые реально готовы учиться: дети, которым нравится учиться; взрослые, которые занимаются самообразованием. Еще 119 млн на образование забивают – либо отбывают повинность, либо вообще о нем не думают. Как устроен вечер среднего россиянина? Сколько из них решают задачки по квантовой физике или хотя бы учатся, допустим, печь торты? Этим людям не приходит в голову, что им нужно учиться, потому что они работают по 10, 12, 15 часов за копейки (у нас большинство так живет). Им не до образования, хотя, казалось бы, именно образование способно вывести их из тупика. Они могли бы научиться чему-то и работать не 15, а 8 часов, и не за 20 тысяч, а за 50. Но только нужно до них достучаться, объяснить им, что есть такая опция. Из 17 млн школьников 15 не хотят учиться, у них учеба вызывает судороги. Это жертвы родителей и учителей, убивших их природное любопытство. И вот от этого и зависит будущее рынка – либо мы сдохнем, не научившись с этими людьми работать, либо научимся, и тогда рынок будет размером со все человечество. Проблема в том, что в экономике внимания мы этот рынок уже проиграли. На нас тратят в тысячи раз меньше времени, чем на условный Netflix, «КиноПоиск», котиков в инстаграме и фейсбук. Пандемия в городах-миллионниках сэкономила людям несколько часов в день, в городах поменьше – меньше. Куда эти часы дели люди? Ну, чуть-чуть потратили на себя и образование, окей. Но в основном это освободившееся время ушло на кино и социальные сети. Наши главные конкуренты, наши главные враги – это они. Они отнимают у человека время на себя, используя банальные баги человеческой дофаминовой системы.
Правила жизни: Вы называете себя практикующим мечтателем – у вас так в фейсбуке написано. Что для вас означает этот термин?
Александр: Сейчас «мечтатель» скорее ругательное слово. Либо просто обидное («он мечтатель, он фантазер»), либо «ну, размечтался!». Мне кажется, что мечта – это единственный двигатель человека, то, ради чего ты вообще встаешь с кровати. «Я хочу вот этого!» Не так важно, чего именно – мир поменять или купить жене шубу, – пока ты чего-то хочешь, двигаешься вперед. А практикующий, потому что... Я люблю Достоевского, люблю Чехова, как раз потому, что у Достоевского вся жизнь в голове героев, а герои Чехова – люди деятельные. Пока ты работаешь по принципу из «Трех сестер» – «в Москву, в Москву» – и ничего не делаешь, от твоей мечты нет никакого толку. Надо просто набраться смелости и делать. Это только кажется, что делать плохо проще, чем делать хорошо – на самом деле трудозатраты одинаковые. Хочется делать хорошо, вот и все.
Skyeng