Родительское собрание: Борис Пиотровский в разговоре с отцом вспоминает, каково это — провести детство в Эрмитаже

Михаил Пиотровский: Мы мало изменились. Особенно ты. Я помню, где была сделана эта фотография.

Борис Пиотровский: Мне здесь лет десять. Я был слишком юн для выставок.

Михаил: Я повел тебя в Византийский зал, чтобы начать с икон. Это был важный круг твоего обучения и воспитания, который включал и поэзию.

Борис: Какая-то часть казалась мне обременительной — например, посещение Дома ученых, походы в музыкальные кружки. Но было и времяпрепровождение с семьей — прогулки по музею, стихи перед сном.

Михаил: Я помню, как в то время сделал для себя очень важное открытие: Пушкин не интересен детям. Я читал тебе вслух его и Лермонтова. Но оказалось, что дети их не слышат. А вот Ахматова и Пастернак — совсем другое дело, их язык XX века хорошо воспринимается, стихи заучиваются легче.

Борис: В итоге на стене в моей комнате висела фотография Анны Андреевны рядом с какими-то рок-группами.

Михаил: Что у тебя там было, «Агата Кристи»?

Борис: Именно! И «Нирвана».

Михаил: Что ж, ничего плохого в «Агате Кристи» тех лет я не вижу. Особенно если учесть, что Агата Кристи — еще и писательница. Неплохое соседство для Ахматовой. Мне нравилось, что тобой не надо было заниматься слишком много. Возможно, потому что у меня уже был опыт воспитания Маши (Мария Пиотровская, старшая дочь. — Правила жизни).

Борис: Я помню, что большую часть времени в музее я проводил один. Я приходил к тебе или к деду (в 1964–1990 годах директором Эрмитажа был Борис Борисович Пиотровский. — Правила жизни), но вы в основном были заняты. Я ждал вас в специальной комнате. Там можно было пить чай.

Михаил: Это секретная комната в моем кабинете. Туда не у всех есть доступ. Только у близких людей и важных гостей.

Борис: Ждать тебя в кабинете было бы неудобно: делегации, сотрудники.

Михаил: В приемной ты никогда ждать не хочешь. Если приходишь по делу и тебе говорят: «Подождите», ты убегаешь, пока тебя самого не вызовут.

Борис: В коридоре сидеть тоже некорректно — очередь эта.

Михаил: Ты говоришь «некорректно», а я говорю, что ты нетерпеливый.

Борис: Нет, дело в том, что пока вы, Михаил Борисович, решаете важные вопросы в кабинете, в других помещениях идет жизнь по реализации ваших решений. Она более агрессивная, в ней есть определенное сопротивление, одни не пропускают других, те хотят к вам прорваться. Я никогда не стану твоим рабочим партнером.

Михаил: Это опасно. Мы живем в стране, которая борется с семейными связями. А люди приходят работать в Эрмитаж, женятся тут, выходят замуж, детей заводят. К тому же за дверьми идет сопротивление, ты сам сказал. Человеку надо выбирать жизненный путь самостоятельно. Ты помнишь, куда тебя повели, когда ты захотел поработать? В реставрационную мастерскую, да?

Борис: Я помню, как формировался отдел компьютерной техники, и я проводил в нем много времени.

Михаил: Ты в этой сфере знаешь больше, чем я. Многое я не понимал и не понимаю до сих пор. Еще школьником ты объяснял мне, что к чему. Вот какую пользу ты приносишь! Сейчас все, что я делаю с этой штукой, — благодаря тебе.

Борис: «Эта штука» — собирательныий образ. За ним пара макбуков, айпэдов и айфон.

Михаил: Ты мне записал несколько программ, которые рисуют, их надо убрать — они все время денег требуют.

Борис: Программы синхронизируются автоматически, Михаил Борисович, с вашего планшета, который предназначен для рисования.

Михаил: Видишь, как ребенок своей непосредственностью помогает войти в миры, которые понять сложно. А ты еще издаешь мои книги, руководишь издательством. Но, честно говоря, я и сейчас не знаю, что ты делаешь.

Борис: Слава богу, ты не задавал мне вопросов, на которые невозможно ответить — например, кем я хочу быть. Я и сейчас не знаю этого. Вырасту – посмотрим.