Проза Правила жизни: отрывок из нового романа «Спящие воспоминания» нобелевского лауреата Патрика Модиано

В июне в издательстве «ТЕКСТ» выходит книга нобелевского лауреата Патрика Модиано «Спящие воспоминания». Все произведения Модиано проникнуты темой памяти и обращаются к прошлому. Здесь действие происходит в Парижа начала шестидесятых — история знакомства рассказчика с необычной женщиной дает повод поразмыслить об избирательности памяти и ее парадоксах.

Правила жизни первым публикует отрывок.
Проза Правила жизни: отрывок из нового романа «Спящие воспоминания» нобелевского лауреата Патрика Модиано

У меня было любимое время дня зимой в Париже, между шестью и половиной девятого утра, когда еще темно. Передышка перед рассветом. Время будто остановилось, и чувствуешь себя как-то особенно легко.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Я заходил в разные парижские кафе в час, когда они открывали двери первым клиентам. Зимой 1964-го в одном из этих рассветных кафе — так я их называл, — где были позволены все надежды, пока еще не наступил день, я встречался с некой Женевьевой Далам.

Кафе занимало первый этаж одного из низких домов в конце бульвара Де Ла Гар, в Тринадцатом округе. Сегодня бульвар переименован, а дома и домики по нечетной стороне, до площади Италии, снесли. Временами мне кажется, что кафе называлось «Зеленый бар», а иной раз это воспоминание размывается, как слова, которые вы услышали во сне и не можете припомнить, проснувшись.

Женевьева Далам приходила первой, и я, входя в кафе, видел, всегда за одним и тем же столиком, в углу, ее голову, склоненную над книгой. Она как-то сказала мне, что спит меньше четырех часов в сутки. Она работала секретаршей в студии звукозаписи «Полидор», ниже по бульвару, вот почему ждала меня в этом кафе перед работой. Встретил я ее в книжной лавке, специализирующейся на литературе по оккультным наукам на улице Жофруа-Сент-Илер. Она этими науками очень интересовалась. Я тоже. Не то чтобы я намеревался стать адептом какой-нибудь доктрины или учеником гуру, мне просто нравились тайны.

Когда я выходил из магазина, смеркалось. И в этот час, зимой, у меня было то же ощущение легкости, что и ранним утром, еще затемно. С тех самых пор Пятый округ со всеми его разнообразными районами и дальним предместьем бульвара Де Ла Гар остался для меня связанным с Женевьевой Далам.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Около половины девятого мы шли к ее работе вдоль разделительной полосы, там, где проходит линия воздушного метро. Я расспрашивал ее о студии «Полидор». Я тогда как раз сдал экзамен на «песенника» в Обществе композиторов, авторов и издателей, и мне нужен был «крестный», чтобы стать полноправным членом. Некий Эмиль Стерн, автор песен, дирижер и пианист, согласился выступить в этой роли. Он занимался первыми записями Эдит Пиаф двадцать пять лет тому назад в студии «Полидор». Я спросил Женевьеву Далам, сохранились ли их следы в архивах студии. Однажды утром в кафе она дала мне конверт со старыми записями Эдит Пиаф, которые сделал мой «крестный» Эмиль Стерн. Она совершила для меня эту кражу и, судя по всему, очень переживала.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Поначалу я никак не мог выпытать у нее, где она в точности живет. Когда я спросил ее об этом напрямую, она ответила: «В отеле». Мы были знакомы уже две недели, и вот однажды вечером, когда я подарил ей «Практический словарь оккультных наук» Марианны Верней и роман «Памяти Ангела», где тоже шла речь об эзотерике, она предложила мне проводить ее до этого отеля.

Он находился в конце улицы Монж, на границе квартала Гобелен и Тринадцатого округа. Прошло почти полвека, и никто больше не живет в Париже в гостиничных номерах, как это часто бывало после войны и вплоть до шестидесятых годов. Женевьева Далам последняя, кого я знал, еще жила в номере отеля. Мне вообще кажется, что в те годы — 1963, 1964 — мир затаил дыхание, перед тем как рухнуть, вместе со всеми этими домами и домиками на окраинах и периферии, которые готовились снести. Нам, таким молодым тогда, удалось пожить еще несколько месяцев в старых декорациях. В отеле на улице Монж мне запомнился выключатель в форме груши на прикроватной тумбочке и черная занавеска, которую каждый раз резким движением задергивала Женевьева Далам, — светомаскировка, ее так и не сменили с войны.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Она познакомила меня со своим братом через несколько недель после нашей встречи — а до тех пор ни разу не упомянула, что у нее есть брат. Пару раз я пытался разузнать побольше о ее семье, но чувствовал, что она отвечает неохотно, и не стал настаивать.

Однажды утром, войдя в кафе на бульваре Де Ла Гар, я увидел ее за тем же столиком в обществе брюнета наших лет, сидевшего напротив. Я сел на банкетку рядом с ней. Брюнет был в куртке на молнии с подкладными плечами и будто бы из леопардового меха. Он улыбнулся мне и заказал грог, окликнув официанта зычным голосом: похоже было, что он здесь завсегдатай.

Женевьева Далам сказала: «Это мой брат», и по ее смущенному виду я понял, что он нагрянул без предупреждения.

Он спросил меня, «чем я занимаюсь по жизни», и я ответил уклончиво. Потом, как будто эта информация могла быть ему полезна, он задал вопрос, который меня удивил: «Вы живете в Париже?» Мне подумалось, что сам он не всегда жил в Париже. Женевьева Далам говорила мне, что родилась в каком-то городке в Вогезах, уже не помню, то ли в Эпинале, то ли в Сен-Дие. Я представлял себе его, брата, около одиннадцати вечера за столиком кафе в одном из этих двух городков, кафе у вокзала, единственного, еще открытого. На нем наверняка была та же великоватая ему куртка из фальшивого леопарда, и куртка эта, непримечательная на парижской улице, там не могла не привлекать к нему внимания. Он сидел один за кружкой пива, пока разыгрывалась последняя партия на бильярде.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Он навязался проводить Женевьеву Далам до работы, и мы пошли вдоль разделительной полосы бульвара. Ей, похоже, было все более не по себе в его присутствии, и она явно хотела его спровадить. Мое впечатление подтвердилось, когда он спросил, живет ли она по-прежнему в отеле на улице Монж. «Я съеду на той неделе, — ответила она. — Нашла другую гостиницу, в Отее». Он сразу спросил адрес. Она назвала номер дома на улице Микеланджело, как будто предвидела этот его вопрос. Он достал из внутреннего кармана куртки блокнот в черном кожаном переплете и записал адрес. После чего она простилась с нами у дверей студии «Полидор», сказав мне: «До скорого» с легким кивком: мол, мы друг друга поняли.

И я остался наедине с этим типом в леопардовой куртке. «Хотите, выпьем чего-нибудь?» — сказал он мне тоном, не допускающим возражений. Снег пошел мокрыми хлопьями, почти дождевыми каплями. «Нет времени, — ответил я. — У меня встреча, мне пора». Но он все шел рядом, и мне захотелось отделаться от него, рванув бегом до метро «Шевалере» в нескольких сотнях метров. «Вы давно знакомы с Женевьевой? Она не слишком вас достала всей этой своей магией и столоверчением? — Нисколько». Затем последовал вопрос, живу ли я поблизости, и я был уверен, что он выпытывает мой адрес, чтобы записать его в свой черный блокнот. «Я живу не в Париже», — ответил я. И немного устыдился этой лжи. «В Сен-Клу». Он достал черный блокнот. Мне пришлось выдумать адрес, авеню то ли Анатоль-Франс, то ли Ромен-Роллан. «А телефон у вас есть?» Поколебавшись, я назвал «Валь-д'Ор» и четыре цифры . Он старательно записал. «Я хочу поступить в школу драматического искусства. Не подскажете такую?» Он смотрел на меня пристально, настойчиво. «Мне говорили, что у меня подходящая внешность». Он был высокий, черты лица довольно правильные, черные кудри. «Знаете, — ответил я ему, — в Париже школ драматического искусства пруд пруди». Он как будто удивился, наверно, из-за выражения «пруд пруди». Застегнул молнию куртки до подбородка и поднял воротник, защищаясь от снега, который сыпал все гуще. Мы подошли наконец к станции метро. Я боялся, что он последует за мной и туда, и ломал голову, как от него избавиться. Даже не сказав «до свидания», я побежал вниз по лестнице, ни разу не оглянулся и нырнул на перрон станции, когда закрывался турникет.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Женевьеву Далам не удивило мое обращение с ее братом. В конце концов, она и сама дала ему адрес несуществующего отеля, верно? Она объяснила мне, что он пришел в кафе попросить у нее денег. Разумеется, он знал это кафе, в котором мы встречались рано утром, и знал, где она работает, но она сказала, что таких людей легко спровадить. Я не разделял ее оптимизма. Она добавила очень спокойным голосом, что ее брат рано или поздно вернется в Вогезы и снова займется там «своими делишками» — именно так она выразилась, — которыми пробавлялся всегда. Шли дни, а он не подавал признаков жизни. Да, может быть, он и правда вернулся в Вогезы.

Некоторое время потом я представлял себе, как он, брат Женевьевы Далам, входил в телефонную кабину, набирал Валь-д'Ор и четыре цифры, и слушал долгие гудки. Или слышал фразу: «Вы ошиблись номером, месье», падающую, как нож гильотины. Еще я представлял, как он садился в метро, потом пересекал Сену и ехал до Сен-Клу в своей куртке из фальшивого леопарда. Зима в том году была суровая, и он шел, подняв воротник, шел и шел в поисках несуществующей авеню. На веки вечные.