«Собиратель рая»: фрагмент нового романа Евгения Чижова

Евгений Чижов написал роман о сыне-барахольщике, который ищет потерявшуюся мать с болезнью Альцгеймера. К этому простому и прочному сюжету Чижов добавляет историю о потерянном рае: сын собирает уцелевшие артефакты и через них пытается приблизиться к нему, а мать просто забыла, что была из него изгнана и ей нужно просто попасть домой — в квартиру в проезде Художественного театра. Этот рай для них — Союз Советских Социалистических республик. Правила жизни выбрал фрагмент, где герой скитается в поисках по Москве и вспоминает совместный поход к врачу.
«Собиратель рая»: фрагмент нового романа Евгения Чижова

Он шел, пряча лицо от ветра и удерживая рукой полу распахивающегося дафлкота — когда Валера вцепился в пальто, оторвалось несколько верхних застежек, так что дафлкот, и прежде бывший ненадежной защитой, стал продуваем насквозь. К счастью, сделалось немного теплее, а может, это спиртное в крови не давало Кириллу замерзнуть. Каким-то неведомым ему образом оно взаимодействовало со снегом, ветром и тьмой, повышая степень опьянения, его заметно шатало, ноги подкашивались, норовили поскользнуться на ровном месте. В конце концов он упал, а поднявшись, долго отряхивался, говоря сам с собой вслух: «Ба, да ты никак пьян?! Надо же! Какой стыд! На кого ты похож? И пальто порвал... Куда это годится? Как в таком виде ты собираешься искать свою мать? Которую неведомо где носит! Потому что она ни черта не соображает! И ни хрена, мать ее, не помнит!» Он хотел еще раз позвонить домой, но выронил телефон в снег, с трудом нашел, потом с нарастающей злостью слушал длинные напрасные гудки, рисуя себе теплые комнаты, где они раздаются, полные ждущих его неразобранных вещичек...

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Вперед, вперед, шевелись! Не настолько же он пьян, чтобы уснуть в сугробе или на скамейке, как Витёк! Кто тогда о нем позаботится, кто отнесет на себе в теплый подъезд с синими стенами, чтобы он не замерз насмерть? Некому о нем позаботиться, поэтому нужно собрать волю в кулак и идти, идти. У него же был план, продуманный метод, он хотел пройти по маршруту обычных прогулок матери, потом увеличивать круги, а вместо этого забрел в этот глухой район да еще набрался. Кирилл шел мимо пустыря, вдоль которого они тащили Витька, но он все никак не кончался, пока Кирилл не задумался, тот ли это пустырь. Тот был по правую сторону, и этот тоже, но теперь-то он идет назад, значит, пустырь должен быть слева, а раз он справа, выходит, это уже другой. Чем один пустырь отличается от другого, кроме объема снежной пустоты, откуда задувает в самую душу ветер из тайги или тундры, из бескрайних бесчеловечных пространств, где теряется и гибнет любая надежда? Кирилл остановился, огляделся. Вдоль сияющей безлюдной улицы уводила взгляд цепочка все более мутных фонарей, чем дальше, тем теснее жмущихся друг к другу, пока они не сливались в размытое пятно далекого света, тонущее в сплошной необъятной пелене. Мимо проехала машина, и, по мере того как дымными багровыми огнями удалялись ее фары, Кирилл чувствовал, как все глубже, все безнадежней проваливается в эту ночь.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В снегопад улица казалась затерянной не на окраине города, а на окраине Вселенной, в глухом углу мироздания. Найти во Вселенной потерявшегося человека не было ни одного шанса, слишком мал человек в сравнении со снегопадом. Мысль о том, что он может вообще никогда не найти мать, была из тех, которые невозможно додумать до конца: в такую недоступную воображению тьму они уводят. Хотя то, о чем страшно думать, было, в сущности, очень простым: в огромном городе ежегодно пропадают без следа десятки, а может, сотни людей, потом, случается, их находят, а чаще спустя время находят то, что от них осталось. Или не находят совсем ничего. Или то, что уже не поддается опознанию. Да и кому охота возиться с этим опознанием? Но мать. по крайней мере, опознают, подумал Кирилл (точнее, это подумалось само, помимо его воли, он этого думать не хотел), у нее на шее висит картонка с именем, адресом и телефоном, сделать которую велел лечащий врач Марины Львовны. «Это совершенно необходимо, — объяснял ему врач. — С такими больными, как ваша мама, ни в чем нельзя быть уверенным. Она может тысячу раз возвращаться домой по одной и той же дороге, а на тысячу первый возьмет и забудет ее. И предсказать, когда это произойдет, невозможно. Уйдет за тридевять земель, может вообще пропасть с концами, думаете, мало было таких случаев? Они ведь уходят от нас, к сожалению, уходят. Куда? Кто ж их знает? Просто уходят, и все. У меня в отделении полсотни таких, как ваша матушка, только на более поздней стадии, так за ними глаз да глаз, зазеваешься — тут же кто-нибудь улизнет».

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Доктор был доброжелательный, сочувствующий, понимал, как нелегко бывает с такими, как Марина Львовна, вот только... как же его звали? Сергей Петрович? Не похоже. Владимир Петрович? Опять нет. Кирилл бывал у него с матерью много раз, ни разу не ошибался, называя по имени-отчеству; куда же теперь они подевались? Черт, он ненавидел забывать! Это было предвестием болезни матери, напоминанием, что она передается по наследству и вот уже стучится в его двери! Все водка виновата, наверняка какая-нибудь паленая, водка и этот ветер, свистящий в ушах, выдувая из головы слова и мысли! Сейчас, сейчас он вспомнит. С места не сойдет, пока не вспомнит!

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Кирилл встал и принялся потерянно озираться, будто надеялся выловить подсказку из снежных потоков, косо летящих сквозь конусы фонарей. Цепочка его следов исчезала под новым снегом у него на глазах так же, подумалось ему, как пропадает для матери каждый сделанный ею шаг. Как будто у нее за спиной непрерывно метет невидимая метель, стирающая недавнее прошлое. С одной стороны улицы стояли высокие дома, с другой — длинное низкое строение, наверное, какой-нибудь склад, и повсюду, где только были источники света, фонари или горящие окна, был виден летящий снег, ничего, кроме снега. В нем терялись все контуры, ориентиры, направления и приметы, пропадали люди и машины, взгляду не на чем было задержаться, не за что зацепиться. У Кирилла голова пошла кругом, и метель представилась ему вырвавшейся наружу болезнью Марины Львовны, кружащейся над ним, над улицей, над городом, над страной. Его замутило, и он подумал, что хорошо бы вырвало, тогда, наверное, станет легче. Но Кирилл мало ел, и сблевать не получилось.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Алексей Петрович — вот как зовут врача! Конечно же, Алексей Петрович, как он мог забыть?! Невысокий, в помятом халате, с обрюзгшим — точно давно не высыпался — лицом, избегающим глядеть в глаза, всегда косящим в сторону. И с постоянной рассеянной, а может быть, виноватой и извиняющейся улыбкой на губах. «Больные наши разваливаются, просто рассыпаются на глазах, что ты с ними ни делай, — признавался он Кириллу. — Вчера еще она поднимала по команде обе руки, а сегодня уже забыла, что значит "поднимать", завтра забудет, что значит "рука"... И ничего нельзя поделать, только замедлить, никак не остановить! Никак!" Чему уж тут улыбаться? Кирилл подозревал, что от ежедневной работы с десятками рассыпающихся людей, которым он ничем не может помочь, доктор должен был и сам давно сойти с ума и только усилием воли сохранять видимость нормальности.

Несколько раз Кирилл действительно замечал у Алексея Петровича странноватый блеск в глазах, но в целом видимость нормальности он поддерживал пока неплохо, даже перегаром от него почти не пахло, только слишком сильно туалетной водой, заглушающей перегар, да дрожь в руках становилась очень заметной, когда он брал какую-нибудь бумагу со стола. Она так и ходила ходуном в его пальцах, поэтому руки доктор держал, как правило, на коленях и старался ничего на своем столе не трогать.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— А матушка ваша еще молодец, — не слишком убедительно ободрял он Кирилла. И, оглянувшись на сидевшую рядом Марину Львовну, переспрашивал: — Правильно я говорю, молодец?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Мать с готовностью улыбалась, выражая полное согласие быть молодцом, раз доктор от нее этого хочет.

— Конечно молодец! Вы бы на других посмотрели. А она у нас еще ничего, очень даже ничего...

Марина Львовна вся прямо сияла, оттого, что ее похвалили, нимало не смущаясь, что в ее присутствии о ней говорят в третьем лице.

— Ну что ж, пройдем небольшой тестик.

Каждый раз, когда Кирилл с матерью приходил к врачу, он задавал ей ряд вопросов, чтобы оценить ее состояние. Марина Львовна обычно без ошибки отвечала, какой сейчас год; если успевала подготовиться, называла месяц, число и день недели, легко вспоминала дату своего рождения и повторяла вслед за Алексеем Петровичем «стена, яблоко, окно» в обратном порядке. Лучше ли, хуже ли она справлялась со всеми подобными вопросами, кроме одного:

— Как называется страна, где мы живем?

Без заминки и даже с заметной гордостью Марина Львовна отчеканивала:

— Союз Советских Социалистических Республик!

Алексей Петрович качал из стороны в сторону головой.

— Нет? — удивлялась мать.

Снова качание. Врач молчал, давая ей шанс вспомнить без подсказки.

— Не Союз Советских Социалистических...

— Нет, — с сожалением говорил врач, как бы и сам сокрушаясь, что не Союз.

— Ну тогда я не знаю...

— Что у нас произошло в девяносто первом году?

— В девяносто первом году? Понятия не имею. — Марина Львовна недолго делала вид, что

думает. — В девяносто первом году много чего произошло.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Имеющее отношение к названию страны, где мы живем.

Мать пожимала плечами и оборачивалась за помощью к Кириллу, но тот не должен был ей подсказывать. Он уже говорил ей правильный ответ перед тем, как войти в кабинет, и теперь ему оставалось только удивляться, как быстро он выветрился из ее памяти, не оставив следа.

— В девяносто первом Союз распался и на его месте возникла...

Алексей Петрович делал паузу, предоставляя возможность матери закончить за него. Но она молчала, с искренним интересом на него глядя.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Слово «Россия» вам ничего не говорит?

— Как это не говорит? Конечно, говорит.

— И что же это?

— Моя родина. Я в ней родилась. И не только я — мои родители, и бабушка, и прабабушка...

— Замечательно. Прабабушка — замечательно. Так как называется страна, где мы живем?

Торопясь и заметно радуясь возвращению от разговора о неведомом девяносто первом годе на твердую почву, к тому, что сидело в ней намертво, Марина Львовна произносила:

— Союз Советских Социалистических... —

И только на последнем слове при виде обескураженного лица доктора ее покидала уверенность.

—...Республик?

Алексей Петрович устало кивал головой. Пусть так. Союз так Союз. Ничего не поделаешь.

— Она не исключение, — сказал он однажды Кириллу. — Почти все мои пациенты по-прежнему там живут. И переселяться никуда не собираются.