«Заветы» Маргарет Этвуд — продолжение «Рассказа служанки», вышедшее спустя 34 года после первой книги. Публикуем фрагмент романа

В издательстве «Эксмо» выходит роман канадской писательницы Маргарет Этвуд «Заветы» в переводе Анастасии Грызуновой. После триумфального шествия сериала, созданного по «Рассказам служанки», спустя 34 года Этвуд выпустила продолжение антиутопии. Действие романа происходит пятнадцать лет спустя после окончания первой книги. Напряженный сюжет, актуальность и литературное мастерство Этвуд были отмечены в прошедшем году одной из главных британских литературных наград — Букеровской премией. Правила жизни публикует первую главу «Заветов», где рассказчица размышляет над собственной статуей и обращается к читателю.
«Заветы» Маргарет Этвуд — продолжение «Рассказа служанки», вышедшее спустя 34 года после первой книги. Публикуем фрагмент романа

Статуи дозволительны только мертвым, а вот мне статуя досталась при жизни. Я уже окаменела.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Статуя — небольшой знак благодарности за мой обширный вклад; об этом говорилось в приказе, который зачитала Тетка Видала. Что она сделала по поручению нашего начальства и не испытывая ни капли благодарности. Призвав на помощь всю свою скромность, я сказала спасибо, потянула за бечевку и сдернула свой тканый саван; ткань спорхнула на землю — и мне явилась я. У нас в Ардуа-холле гикать не принято, однако сдержанные хлопки раздались.

Я в ответ склонила голову.

В камне я больше, чем в жизни, — со статуями так бывает сплошь и рядом, — и статуя моложе, худее и в лучшей форме, нежели последние годы была я. Спина пряма, плечи расправлены, губы изогнуты стоической, но великодушной улыбкой. Глаза мои устремлены к некоей космической точке отсчета, каковой надлежит олицетворять мой идеализм, мою несгибаемую верность долгу, мою решимость идти вперед вопреки любым препонам. Моя статуя, правда, никаких небесных явлений не узрит — ее поставили в кустах посреди угрюмой рощицы, обок от тропинки, что бежит вдоль фасада Ардуа-холла. Нам, Теткам, даже в камне кичливость не к лицу.

За мою левую руку, доверчиво взирая снизу вверх, цепляется девочка лет семи-восьми. Моя правая рука возлежит на темени женщины, что скорчилась рядом, — волосы под вуалью, взгляд заведен на меня, в лице читается то ли робость, то ли признательность: кто-то из наших Служанок, — а за моей спиной стоит одна из моих Жемчужных Дев, готовая приступить к своим миссионерским трудам. На поясе у меня висит электробич. Оружие напоминает о моих изъянах: если б я работала плодотворнее, этот инструмент мне бы не понадобился. Я убеждала бы одним лишь голосом.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Не самая удачная скульптурная группа — чересчур перегруженная. Лучше бы внятнее сделали акцент на мне. Зато на вид я хотя бы в здравом рассудке. А могло выйти иначе: престарелая скульпторша — правоверная, уже скончалась — имела обыкновение передавать благочестивый пыл, наделяя свои изваяния выпученными глазами. Бюст Тетки Хелены страдает бешенством, у бюста Тетки Видалы гиперфункция щитовидки, а бюст Тетки Элизабет с минуты на минуту грозит лопнуть.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

На открытии скульпторша нервничала. Льстит ли мне статуя? Одобряю ли я? Одобрю ли зримо? Я подумывала нахмуриться, едва упадет простыня, но отказалась от этой мысли: у меня все-таки есть сердце.

— Прямо как живая, — сказала я.

Было это девять лет назад. Время не щадило статую: меня изукрасили голуби, мои повлажневшие складки заросли мхом. Почитательницы завели привычку оставлятьподношения у моих ног: яйца — знак плодовитости, апельсины — намек на вынашивание, круассаны — аллюзия на луну. Хлебные изделия я оставляю — как правило, их успевает полить дождь, — а вот апельсины забираю себе. Апельсины весьма освежают.

Я пишу в своем личном кабинете в библиотеке Ардуа-холла — одной из немногих библиотек, что сохранились после увлеченного сжигания книг, прокатившегося по нашей земле. Прошлое оставило уродливые и кровавые отпечатки пальцев — следовало их стереть, дабы освободить пространство чистому душой поколению, которое несомненно явится со дня на день. Так гласит теория.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Но кровавые отпечатки пальцев оставляли и мы, а их так просто не сотрешь. За долгие годы я захоронила немало костей, а теперь склоняюсь вновь извлечь их из-под земли хотя бы тебе в назидание, безвестный мой читатель. Если ты это читаешь, значит, моя рукопись по крайней мере уцелела. Впрочем, возможно, я фантазирую: возможно, у меня никогда не будет читателя. Возможно, единственным собеседником моим будет стенка — во многих смыслах.

На сегодня довольно бумагомарания. Ноет рука, ломит спину, и меня ждет еженощная чашка горячего молока. Сочинение свое я сокрою в тайнике, избегая камер наблюдения — где они, я знаю, я сама их устанавливала. Невзирая на такие предосторожности, я вполне сознаю, чем рискую: писания бывают опасны. Какие вероломства, а затем и доносы уготованы мне? В Ардуа-холле найдутся те, кто с дорогой душой наложил бы лапу на эти страницы.

Не спешите, безмолвно советую им я: будет хуже.