История русской травести-культуры — в книге историка костюма и моды Ольги Хорошиловой. Публикуем ее фрагмент

В издательстве «МИФ» выходит книга Ольги Хорошиловой «Русские травести в истории, культуре и повседневности». Автор исследует трехвековую историю травести-культуры в России — от исторических корней в XVII веке до 1930-х годов, когда это явление было осуждено советской властью; от императорского двора до подпольных салонов; от театральных подмостков до почти настоящих свадеб. Девяносто процентов публикуемых материалов не были изданы до этого момента, а уникальные фотоснимки кропотливо собирались автором в течение многих лет. Правила жизни публикует начало главы, посвященной театру и кино.
История русской травести-культуры — в книге историка костюма и моды Ольги Хорошиловой. Публикуем ее фрагмент

В 1672 году в Москве по благоволению царя Алексея Михайловича был открыт первый придворный театр. Самодержец и раньше присматривался к разным европейским забавам. Соблазненный рассказами и льстивыми речами боярина Артамона Матвеева, известного западника и любителя всяческих искусств, государь решил, что держать театр при дворе — это, пожалуй, дело полезное. Он станет символом монаршей просвещенности, знаком того, что русский двор приемлет интеллектуальные достижения Европы. Поразмыслив над прожектом вместе с боярином Матвеевым, государь постановил набрать труппу из немцев, лучших актеров Первопрестольной. Призвали в помощники пастора Немецкой слободы, магистра Иоганна Грегори, человека умного и уважаемого, знавшего всех насельников этой примечательной городской части. Пастор собрал рекрутов, шестьдесят четыре мальчика и мужчин постарше, и взялся самолично обучить их актерскому мастерству.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Тем временем от государя пришло велеречивое повеление «учинить комедию и на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь и для того действа устроить хоромину вновь». Сказано — сделано. В любимом месте царского отдохновения, селе Преображенском, поставили «хоромину», крепкий осанистый сруб из сосновых бревен. Стены обили алым сукном, пол убрали войлоком, обнесли избу забором с въездными крендельными воротами и путь к ней устлали досками. Получилось недурно, ладно, хотя и грубовато. Пастор Грегори и его соратник Рингубер написали текст комедии на немецком языке, для перевода на русский подрядили целый взвод толмачей из Посольского приказа. Декорации построили русские и немецкие художники, плотницкие работы доверили крепким московским стрельцам. Костюмы к представлению подготовил портной Христиан Мейсен. Главной героине, царице Эсфири, он придумал белое платье с флером и золотой полоской. Все женские роли исполняли юноши. Эсфирь играл обрусевший немец Иван Бернер.

Представление длилось целых десять часов! Алексей Михайлович мужественно выдержал это испытание: сидел в центре зала перед сценой, внимательно следил за ходом действа и остался зело доволен. А после изволил отправиться в «мыленку», дабы отмыть себя от «скверны греха».

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Царский театр умер вместе со своим августейшим зачинателем в 1676 году. Однако он до того увлек русских богатеев, что по собственному почину и на собственные средства они стали устраивать домашние театрики. Среди них был князь Василий Голицын, знатный боярин, воевода, фаворит и неофициальный соправитель царицы Софьи. На втором этаже огромного особняка он собирал иногда знатных гостей и развлекал их спектаклями, женские роли в которых исполняли молодые люди. Особым угощением Голицына и его тайным подарком Софье стала «Комедия притчи о блуднем сыне», написанная Симеоном Полоцким. Публика бурно реагировала на чувственные любовные сцены, талантливо разыгранные юношами. Во время самой острой и эротической репризы доверчивого Блудного сына соблазняли несколько куртизанок, одетых по современной версальской моде в шелковые платья с глубоким декольте. Говорили, что артисты были весьма убедительны в роли продажных девок. Неизвестно, правда, прибегли ли они к помощи накладных картонных бюстов или замаскировали декольте кружевами.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В эпоху Петра I театральное дело развивалось. Для антрепризы немца Иоганна Кунста по распоряжению царя построили «комедийную храмину» на Красной площади. Состав его труппы был смешанным: помимо мужчин, в спектаклях играли женщины, в том числе супруга Кунста Анна. Количество актрис постепенно росло, хотя русская публика все еще не могла привыкнуть к женщинам на сцене, почитая их искусство особым видом блуда. Травести оставались в почете.

Любопытно, что в то время в Петербурге появились и барышни, изображавшие мужчин. Их упоминает камер-юнкер Берхгольц, говоря о театре царевны Натальи Алексеевны, открытом на Крестовском острове. Будто бы в одной из постановок роль генерала играла девица княжеского рода. Фамилию, однако, не назвал. Другие не менее благородные барышни исполняли женские роли и своим частым появлением на сцене вырабатывали у зрителей привычку к актрисам, убеждая, что их игра — не блуд, а истинное искусство, вдохновенное служение музам.

Императрица Анна Иоанновна, обожавшая развеселые комедии, маскарады и танцы до утра, втянула в индустрию придворных развлечений своих птенцов, кадет. Основав Рыцарскую академию (будущий 1-й Кадетский корпус), она возжелала видеть воспитанников на балах и костюмированных вечерах непременно разодетыми, напудренными, да чтобы гостей забавляли аки комедианты. Образованием мальчишек занимались в корпусе серьезно, за непослушание и отлынивание наказывали строго. Помимо наук, важных для будущей военной службы, их учили основам всех знатнейших искусств, а также литературе, актерству, балету. В корпусе даже завели кружки — танцевальный и любителей словесности.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Воспитанник Александр Сумароков мгновенно обратил на себя внимание наставников превосходной декламацией и бойкими стихами. Окончив корпус, он опубликовал в 1747 году первую трагедию «Хорев». Через два года кадеты представили ее на сцене alma mater. К тому времени Россией уже правила императрица Елизавета Петровна, тоже любительница маскарадов и театра. 7 февраля 1750 года, узнав, что мальчишки исполнили столь сложную трагедию, она приказала немедленно прислать всю труппу к ней в Зимний дворец и повторить представление. Юноши играли и мужские, и женские роли. Оснельдой был кадет Петр Свистунов, перед выходом на сцену императрица лично одела его в парчу и бархат, осыпала драгоценностями и комплиментами. Хохотушка Елисавет, верно, вошла во вкус и позже одевала в женские наряды других талантливых юнцов — кадета Бекетова, семинариста Дмитревского...

Русские царицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна привили воспитанникам похвальную любовь к театру и травестии. Увлечение превратилось в традицию. Вплоть до 1917 года кадеты и юнкера представляли на сценах корпусов и училищ драмы, трагедии, комедии, даже водевили. Пудра, платья, кринолины и парики не смущали ни юношей-актеров, ни строгих директоров. Некоторые таланты после окончания alma mater поступали служить в театры и становились артистами-травести.

. . .

В 1750 году в Ярославле Федор Волков организовал первый русский профессиональный театр. Через два года по велению Елизаветы Петровны он перевез свою труппу в Петербург, и в 1756 году ее часть вошла в состав нового Императорского театра. Тогда же на сцене, официально и без толики смущения, стали выступать первые русские профессиональные актрисы. Но было их пока так мало, что дирекции театра пришлось обратиться через газеты с воззванием к столичной публике: «Женщинам и девицам, имеющим способность и желание представлять театральные действия, также петь и обучать тому других, явиться в канцелярию Московского университета». Однако пресса не помогла: способных актрис все еще не хватало, а настоящие этуали появились много позже — звезда Елизаветы Сандуновой взошла лишь в 1790-е годы.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Барышни от кавалеров не отставали и смело пробовали себя в амплуа травести. Именитая московская актриса Ульяна Синявская в 1780-е годы выходила на сцену в образе пажа Керубино. Сандунова тоже неплохо справлялась с мужскими партиями. Один ее поклонник даже сочинил стихотворение:

В костюме женщины разишь,

Мужчиной сердце отняла

И, нехотя, хвалить велишь.

Травести постепенно уходили на второй план, исполняя роли комических старух. Самой лучшей был Яков Шумский, ярославский актерсамородок. В 1740-е годы он трудился цирюльником, потешался над клиентами, ловя их слова и перенимая ужимки, но работа, в общем, была скучной, не для него. К счастью, именно тогда к ним приехал Федор Волков и устроил театр. Шумский бросил ножи и лоханки, записался в труппу и вскоре стал первым актером в Ярославле. А после, переехав с Волковым в Петербург, заставил высокомерную столичную публику смеяться до слез и хлопать до изнеможения. Шумский играл в трагедиях, комедиях и операх. Иногда выходил на сцену в амплуа старухи. Его Еремеевна в пьесе «Недоросль» вызывала такой хохот в зале, что не выдерживали даже актеры: «раскалывались» и против всех правил смеялись вместе со зрителями. В конце представления Еремеевну встречали дикими аплодисментами и метали тугие кошельки — то был знак высшей зрительской похвалы.

Шумского на эту роль утвердил его покровитель, знаменитый актер Иван Дмитревский. Он прекрасно разбирался в тонкостях жанра, ведь и сам был талантливым травести, одним из первых на сцене и первым в русской живописи.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

. . .

Всем, кто в студенческие годы изучал искусство, памятна картина Антона Лосенко «Владимир и Рогнеда» — среди пилястр и бутафорной свиты щеголеватый князь признается в любви полоцкой княжне. Ею изрядно мучали в Академии художеств на факультете истории искусств. Ее нужно было знать наизусть, до мельчайших глуповатых деталей. Профессора называли это полотно важнейшим, базовым и даже прорывным, имея в виду необычный для отечественного искусства сюжет, выловленный из самых недр древнерусской истории. Преподаватели увлеченно описывали передний и дальний планы, колорит, стиль, символы, смысл композиции. Они стеснительно умалчивали об одном: художник Лосенко писал обморочную Рогнеду с мужчины, актера Ивана Дмитревского.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Его настоящая фамилия неблагозвучна — Нарыков. Родился в 1736 году в Ярославле в семье местного дьячка. Учился, как положено, в семинарии и, как следует из его биографий, уже в юные годы проявлял особую тягу к поэзии, одарен был гениальной памятью и выказывал беспримерные знания в литературе. Когда Федор Волков набирал себе в труппу смышленых молодцов, одним из них стал Нарыков. В июне 1750 года в каменном амбаре своего отчима, купца Полушкина, Волков дал первое представление — драму Расина «Эсфирь». В первый свой вечер Эсфирь блистала и костюмом, и талантом, и пронзительными живыми глазами. Она заставила зал сопереживать своим несчастиям, хмельная публика цокала, сопела и присвистывала, не умея иначе выразить восторги. Дали занавес, партер одобрительно загудел, потребовал на сцену актеров. На поклон вышла и волоокая Эсфирь в сером армяке и с длинной золотистой косицей — актер Нарыков не успел снять парик. Так зрители узнали, что ветхозаветную самоотверженную царицу сыграл дьяконов сын Иван, ярославский семинарист четырнадцати лет от роду.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

У Волкова вскоре появились влиятельные покровители. Василий Майков, гвардеец и поэт, отдал под театр свой ярославский дом, воевода Мусин-Пушкин покупал реквизит, декорации, ткани. Неизбалованный народ валом валил на представления. Волков ставил драмы и комедии. Самыми успешными были «Хорев», «Титово милосердие», «Евдоксия венчанная». На главные женские роли назначали Ивана Нарыкова. Голос юноши все еще был тонок, лицо гладко, фигура по-девичьи хрупка. Он стал любимцем публики. Долго прозябать в Ярославле волковскому театру не пришлось. Когда слухи о необычайном прожекте донеслись до Петербурга и Елизавета вытребовала смышленых ярославцев к себе, труппу втайне перевезли в Царское Село — подготовить представление.

Для важного столичного дебюта выбрали трагедию Сумарокова «Хорев», которой десятки раз рукоплескала публика в Ярославле. Федор Волков предстал в образе Кия. Главную героиню, княжну Оснельду, поручили сыграть Нарыкову. Елизавета Петровна вникала во все детали — от реквизита до сценария. Она даже распорядилась выдать артистам, исполнявшим женские роли, несколько платьев из собственного богатейшего гардероба. Ведь это была не просто премьера — к ним балованные вельможи привыкли, даже позевывали украдкой, нетерпеливо ожидая занавеса, — это был ее сюрприз. И он должен был получиться без помарок с первой же попытки. Знавшая толк в пропаганде, Елизавета мечтала доказать двору и миру, что русские актеры играют не хуже, а может, и лучше итальянцев, что настало время утереть нос европейцам, как это не раз делал ее отец, Петр Великий.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Узнав от Волкова, что Оснельдой будет Нарыков, императрица вытребовала его к себе в покои. И в эти несколько часов перед премьерой, которые робкий мальчик провел наедине с требовательной Елизаветой Петровной, родился один галантный миф. Дождавшись юношу, царица бесцеремонно его осмотрела: Оснельда — княжеского рода, негоже ей расхаживать по сцене в залатанной бедности. Жестом, не терпящим возражений, Елизавета сдернула с бледного, дрожащего актера куцее рубище. Так он стоял, полуобнаженный и пристыженный, пока слуги выносили, одно за другим, шуршащие богатые платья. Императрица выбрала одно, не слишком новое и как раз по фигурке мальчишки. Камеристки проворно нарядили обомлевшего Нарыкова в царский роброн.

Довольная проделанным фокусом, Елизавета усадила его перед зеркалом и начала преображение: сперва пудромант, легкая муслиновая накидка, затем облака приятно пахнувшей пудры, от которой так захотелось чихать, но сдержался от страха, потом румяна и вишневый цвет на губы... Получилась совершеннейшая портретная барышня кисти Вишнякова. И вот финальный аккорд: Елизавета достала из шкатулки блесткую диадему и торжественно водрузила на аккуратный напомаженный парик юноши-княжны. Это был ее подарок — сим жестом она короновала его на царствие в русском театре.

Все совпало, удачно сложилось: платье по размеру, парик как влитой, грим яркий, как раз для сцены. Мальчонка светился, радовался преображению. Но Елизавету смущала его грубая крестьянская фамилия. Уж если играл он княжон и цариц, то подобало и ему быть немного дворянином. Она повертела напудренное личико, подумала немного и произнесла твердо и решительно, будто хорошо выученную реплику: «Нет, не Нарыков ты. Не должен ты носить такого имени. Будь Дмитревским. Он был графом в Польше, ты будешь царем на русской сцене».

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Эту историю, поведанную самим актером, пересказывали десятки раз его друзья и биографы. Быть может, он сам уже после кончины императрицы приписал ей эти слова. Но даже если так, сценарий тайного священного коронования с торжественным имянаречением удался дьяконову сыну Ивану на славу. Между прочим, он еще не раз брался за перо и сочинял для театра.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Елизавета не забывала о своем протеже. В марте назначила придворным актером и устроила в Сухопутный кадетский корпус — получить приличное его статусу и таланту образование, а также подтянуть актерское мастерство, основы которого тогда преподавали воспитанникам. В стенах заведения он научился фехтовать, танцевать, декламировать, овладел английским и французским языками. То, что начала императрица в своих покоях, завершили преподаватели корпуса: за три года талантливый простачок Нарыков преобразился в утонченного щеголя Дмитревского с повадками европейского аристократа. Впрочем, и повадками, и словами он научился управлять и теперь непринужденно менял маски в жизни и на сцене, согласно роли, настроению и обстоятельствам.

Годы шли. Дмитревский возмужал, женские роли почти не исполнял, к тому же в труппах появились профессиональные актрисы, и юнцов-травести поубавилось. Теперь Иван Афанасьевич выходил на сцену в образе древних героев, царей, князей, влюбленных рыцарей и плутоватых герцогов. Кончина Елизаветы Петровны не повлияла на его творческое и материальное благополучие. Екатерина II, любившая театр и пробовавшая свои силы в драматургии, благоволила к Дмитревскому, щедро одаривала ролями, присвоила ему звание первого придворного актера и в 1765 году отправила в гранд-тур во Францию и Англию для знакомства с местными театрами и звездными актерами.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Он был на громких премьерах, всё оценивал, запоминал, перенимал и повторял украдкой. В Париже близко сошелся с талантливым трагиком Анри-Луи Лекеном и с его помощью вошел в круг именитых артистов. Его приглашали на ужины, во время застолья шутили, много ели и цедили бордо из хрусталя, а Дмитревский считал это новым себе уроком, с лёту запоминал их реплики и движения до аппетитных мелочей, до усмешки в уставшее кружево манжета и жемчужной слезы, подхваченной мизинцем.

Затем были Лондон и бесценный мастер-класс актера Гаррика о сценическом притворстве. После краткого вступительного слова знаменитый англичанин перешел к практической части — похвастал, между прочим, умением плакать одной частью лица и смеяться другой. Пока он забавлял гостей отрепетированным фокусом, Дмитревский покраснел, заклокотал, побледнел и упал без чувств. Гости испугались, подбежали, стали трясти, послали за медиком. Дмитревский неожиданно открыл глаза, богатырски рассмеялся, поднялся и сел за стол как ни в чем не бывало, довольный удавшимся экспромтом. Гаррик в тот вечер был побежден.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Иван Афанасьевич играл много, самозабвенно — в трагедиях «Синав и Трувор», «Семира», «Дмитрий Самозванец», «Беверлей», в комедиях «Мизантроп» и «Тщеславный». Между прочим, тщеславием не болел и, понимая свои недостатки, бесконечно работал, шлифовал талант. Он был невероятно даровит в различных областях: переводил европейские пьесы, писал собственные, преподавал в театральной школе, составлял учебники по актерскому мастерству, служил цензором, публиковал критические заметки о спектаклях. И, кажется, всего лишь раз выступил в необычной для себя роли — натурщицы.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В 1769 году художник Антон Лосенко принялся за важный заказ — картину на древнерусский сюжет, за которую ему посулили звание академика исторической живописи. Он выбрал легенду о Владимире и Рогнеде. Новгородский молодой князь, настоящий сорвиголова, посватался к дочери полоцкого правителя Рогволода, но властный отец отверг его руку и посмеялся над чувствами. Владимир вскипел, собрал войско и пошел на Полоцк. Он убил Рогволода и его сыновей, а Рогнеду пощадил, решил взять в полон, сделать своей женой. Лосенко представил кульминацию: полоцкая княжна только узнала о гибели отца и братьев и слышит покаянные речи Владимира, искренне в нее влюбленного. Он сожалеет, он не хотел ей зла, так вышло, не в силах был сдержать гнев. Князь безумно любит Рогнеду и пытается объяснить ей свои чувства, по-мужицки хватая княжну за руку. Прекрасная половчанка ничего не слышит — она лишается чувств.

В роли обморочной княжны — Иван Дмитревский. Он позировал в богатом сценическом костюме, парике и драгоценной диадеме (возможно, той самой, которую подарила покойная Елизавета Петровна). Актер бледнел, закатывал глаза и по многу раз падал пред внимательными очами живописца, но то ли перестарался, то ли Лосенко оказался не на высоте таланта, и картина вышла ходульной, а Рогнеда — карикатурной. И как бы ни старались преподаватели Академии художеств, какие бы эпитеты ни подбирали, полотно неизменно вызывает улыбку, особенно если знаешь его галантную историю.