Что читать осенью: 10 новых книг, которые нельзя пропустить

Кроме этого в издательстве «Текст» выйдет огромная семейная «Сага о Бельфлерах» Джойс Кэрол Оутс, очень разносторонней и очень изобильной писательницы — на ее счету уже 58 романов (как знать, когда выйдет эта статья, может, их будет уже 59). В издательстве «Синдбад» в переводе Сергея Кумыша выйдет чрезвычайно важная для понимания современной американской литературы повесть Дениса Джонсона «Сны поездов», сгущенный эпос в тоненькой стопке страниц. Ну и в издательстве «Лимбус Пресс» выйдет добротная итальянская классика, которую продают и в том числе как любимую книгу мамочки Дамиано из Måneskin, но в принципе «Грех» Паскуале Феста-Кампаниле — это еще и сам по себе заслуживающий внимания роман о том, как перед лицом войны и ужаса душа обнажается до сокрытого в ней Бога — как, впрочем, и перед любовью.

И еще 10 новых и очень хороших (или нет) книг.

(«Эксмо», перевод Н. Ударовой, сентябрь)

Маленький и аккуратный британский роман о том, как в 1939 году в Саффолке одна женщина решила раскопать могильные курганы на своих землях и это привело к величайшему археологическому открытию в истории Великобритании. Есть свежая экранизация этого романа с бесконечно талантливым Рейфом Файнсом в роли терьера-археолога, но там, где фильм стремится к золотой нарративной формуле «рыли яму — откопали драму», книга куда тише, суше, незаметнее, а сам текст вытянут в тоненькую чеховскую струнку, дребезжащую в грозовом предвоенном воздухе.

(«Азбука-Аттикус», перевод А. Яковлева, сентябрь)

Горовиц, конечно, во многом занимается жанровым скрапбукингом, составляет новые книжки из читательских воспоминаний об идеальном. Его детективы — это очень вежливый оммаж детективам золотого века (внимательный читатель может даже отыскать в его текстах кое-какие сюжетные приемы Кристи, но это не плагиат, а скорее, пасхалка для настоящих сыщиков), и на выходе у него получается милое, понятное чтение, сделанное строго по законам жанра — не менее и, слава богу, не более. В «Сороках-убийцах» редакторесса читает роман о расследовании убийства в тихой британской глубинке, которое ведет сыщик по имени Аттикус Пюнд (в оригинале чужеродность его имени подчеркивается вопиюще небританским умлаутом), и вдруг выясняет, что в романе нет развязки, а его автора, кажется, только что убили. (А читатель выясняет, что это просто идеальный детектив.)

(Polyandria No Age, перевод В. Тюхина, сентябрь)

В черном-черном тоталитарном городе стоит Табир-Сарай, Дворец Сновидений, практически оруэлловское по уровню будничного безумия министерство слежки за снами. Туда и устраивается работать главный герой романа Марк-Алем, а устроившись, обнаруживает, что превратился в мутного бюрократа. Кадаре, живой классик албанской литературы, всегда состоял в непростых, неоднозначных отношениях с государственным режимом, и, видимо, от этого его липкий, неуютный роман, отдающий двадцатым веком, как дурным нафталином, и читается временами не как роман, а как хроника.

(«Лайвбук», перевод Н. Рудницкой, сентябрь-октябрь)

Донельзя милая и очень британская книжка 1922 года о том, как две женщины решили уехать из сырого и серого лондонского февраля в итальянский апрель, сняв вскладчину старинный замок и оставив мужей все в том же феврале, после чего выясняется, что всего-то и надо было уехать в Италию, чтобы жизнь наладилась (и мужья тоже значительно улучшились).

(«Городец», перевод Е. Воробьевой и Е. Рачинской, сентябрь)

«Голод» Гамсуна, пожалуй, самый отвратительно прекрасный из всех его романов, превосходящий и нутряную красоту слога «Пана», и идеальную ритмичность «Виктории». Это каким-то невероятным образом сконструированный текст, в котором все самое ужасное — голодное существование, темное равнодушие большого города, медленное растворение разума в отчаянии — сопряжено с дивной, надмирной красотой подступающего безумия и голодных галлюцинаций. И эту невозможность, сплетенное существование ужаса и света, и вытащил на поверхность художник Мартин Эрнстсен, заново создав для нас этот великий классический роман.

(«Астрель», перевод А. Логиновой, сентябрь-октябрь)

Филип Хеншер — во всех смыслах большой британский писатель, в том числе и потому, что, кажется, физически неспособен написать роман менее 500 страниц. Но каждый раз это хорошие 500 страниц. Хеншер работает в технике, которую так ценит не менее великая писательница А. С. Байетт, (которая, кстати, во многом и открыла Хеншера для читателей) — он пишет так, будто времени и границ не существует, позволяет себе подолгу задерживаться на деталях, предметах, самой текстуре времени, отчего его романы кажутся окнами в другую, воспроизведенную с фотографической точностью реальность. В «Дружелюбных» Хеншер надолго задерживается на жизни двух семей, одной — посконно британской, другой — из «понаехавших», — которые вдруг, по воле случая, оказываются связаны на всю жизнь, но это не семейная сага, а скорее роман, который мог бы написать добрый, осознанный Франзен, — о том, как обычные, во многом хорошие люди пытаются оставаться людьми.

(«МИФ. Проза», перевод Г. Соловьевой, сентябрь)

Когда небрежно структурированный жанровый роман, более того, очень плохой детектив становится всеобщей издательской сенсацией и продается тиражами, сравнимыми только с тиражами Роулинг и Дэна Брауна, это говорит о том, что дело тут не в детективе. И в самом деле, «Клуб убийств по четвергам» — это, с одной стороны, такой бесконечный, самообновляющийся мемасик для жителей Британии. Тут тебе и шутки про Tesco и Sainsbury's, и вдвойне полезный после Брекзита польский прораб, и сладенькие старички, вовсю косплеящие мисс Марпл, — в общем, Британия, которую мы еще не потеряли. Но, с другой стороны, популярность этой книги объясняется, скорее, тем, что это ловко переобувшийся иронический детектив, где теперь есть и инклюзивность, и новая этика, и старики в роли людей, и шутки про русских (на которых политкорректность удачно кончается) — но нет ничего, что было бы по-настоящему новым. Это махровый консерватизм, упакованный в обертку из 2020 года, хорошо забытое старое, у которого оказалась долгая память (и талантливые промоутеры).

(«Фантом Пресс», перевод А. Сафронова, октябрь-ноябрь)

Накануне Первой опиумной войны на торговом корабле, плывущем из Калькутты на Маврикий, по воле случая оказываются несколько невероятно разных людей — от обанкротившегося раджи-заминдара до сироты-француженки, бегущей от неравного брака. Приключения, которые начались у каждого из героев задолго до этого, теперь начинаются еще сильнее.

(«Издательство Ивана Лимбаха», перевод М. Рудницкого, сентябрь)

Важный, объемный, донельзя призовой роман Петровской производит неожиданное впечатление — он весь полон воздуха и какой-то мастерски сохраненной в переводе прозрачности, и, видимо, поэтому тяжелая тема (холокост и общий ужас XX века, вписанные в семейную историю) не тянет его на самое дно читательской души. Петровская точно понравится тем, кто ценит книги, документализирующие, фиксирующие память и ее бесконечные метаморфозы, от работ Зебальда до, разумеется, Степановой.

(«Рипол», перевод С. Штерна, сентябрь-октябрь)

Благодаря дружбе, завязавшейся между автором романа и его переводчиком, Сергеем Штерном, заключительная часть нуарной исторической трилогии выйдет на русском языке практически одновременно с оригиналом. «1795» не подведет — и опять моча станет красной от крови, которая вновь рекой потечет по темным улицам Стокгольма, а Микель Кардель приложит свою деревянную руку к расследованию убийств (и носам, черепам и челюстям злодеев). Однако в самой мрачности этой трилогии, в ее беззастенчивом упоении тленом, адом и ужасом есть что-то сказочное, до приятного ненастоящее — в черном-черном городе все умерли, а мы еще поживем.