Компромисс во время войны: эссе Аллена Гинзберга «Договор с Ангелами Ада»

ДОГОВОР С «АНГЕЛАМИ АДА»

Перевод Сергея Карпова

Редактор Анастасия Грызунова

Кажется, мы с Питером Орловски приехали в Сан-Франциско когда-то в середине 65-го. И образовывался цикл Хейт-Эшбери, который — кстати говоря — похож на цикл Норт-Бич: приезжает много молодежи и создает культуру, а с ними приходит процветание. В то время Хейт-Эшбери только-только поднимался и становился очаровательнее. Там был Кизи... и ко мне в гости приехал Нил Кэссиди. Там был Питер Орловски, там был я со своей девушкой-буддисткой, там пятнадцатилетний буддист под кислотой иллюстрировал «Тибетскую книгу мертвых» на 50-метровом свитке. До Рождества на концерты в Беркли должен был приехать Дилан.

Где-то в октябре по следам Движения «Свобода слова» в Беркли начались демонстрации. Царила атмосфера предвкушения и спроса на апокалипсис, совершенно прекрасная и в то же время нереалистичная. Помню в моем классе одного парня, который то и дело лез на подоконник и требовал революцию. Требовал, чтобы я здесь и сейчас возглавил революцию, но сам не мог объяснить, что это такое.

Первая демонстрация, которую я помню, — видимо, марш от кампуса Беркли через оклендский черный район в центр Окленда. И я был на том дневном марше. И шли мы где-то в четырех-пяти рядах от головы колонны. Полиция остановила нас на границе Окленда. И тогда все сели на улице, и подъехал грузовик с динамиками, и звучали речи; тут парень по кличке Малыш — один из «Ангелов ада»^[1], стоявших за полицейским оцеплением, — и еще примерно семь «Ангелов» пробились через полицейское оцепление и порвали большой стяг «Мир во Вьетнаме», который несли впереди марша, добежали до грузовика и перерезали провода; больше не разносились речи под широким небом. Потом началась потасовка с полицией, и одному «Ангелу» сломали ногу. Тут я уже не уверен.

А пройти маршем через Окленд мы собирались вот почему: там было очень много обделенных черных; тогда настал пик черного движения, и мы думали, что соберем много демонстрантов, особенно среди бедных и черных, которые действительно выступали против войны.

Вот поэтому нас на границе остановило оцепление оклендской полиции — нам они виделись штурмовиками. Кажется, они стояли в противогазах — при них было оружие, хотя не в руках и не нацеленное на нас.

Октябрьский марш остановили, сорвали, так что осталась потребность продолжить его демократическим путем и «воспользоваться Привилегиями» — то есть организовать другой марш в ноябре. Провели массовое собрание, чтобы определиться с политикой следующего марша. Встал один парень и сказал, что внешность «Ангелов ада» сравнима с внешностью штурмовиков-коричневорубашечников в Германии, которые мешали маршам и демонстрациям левых демократов. Он сказал, что молодежи надо приходить с длинными палками и черно-белыми нарукавниками.

Я напечатал листок «Как организовать марш/спектакль», где предлагал марш в виде «театра». Не просто политический марш, где люди злобно носятся и маршируют, выкрикивая лозунги; его можно было представить в виде театра — чем и является почти вся политическая деятельность. А учитывая ситуацию, лучший театр — это проявление мира, ради которого мы протестовали. «Про-тест» в смысле «про-аттестация» — показания в пользу чего-либо. Значит, раз мы идем на марш протеста за мир, нам нужно быть мирными, а в таких нервных обстоятельствах, чтобы быть мирным, нужны мастерские меры.

Мой листок очерчивал возможные «акты», предлагал марш в виде старомодного парада с платформами и клоунами, чтобы бабушки несли в руках цветы, младенцев, за ними следовали девушки и девы в красивых платьях, за ними — отряд подготовленных геев, которые сдернут штаны с «Ангелов ада» и отсосут им на месте, если начнутся проблемы, за ними — какая-нибудь большая платформа с Линдоном Джонсоном, у которого, допустим, спущены штаны, голые девственницы и красивые парни превозносят мир — цветочные венки, громадные карикатуры на войну из папье-маше, платформы с инсценировкой проблем: на полуголую вьетнамку нападают американские солдаты-роботы в боевом снаряжении; самолеты, весело раскрашенные макеты бомб — поставить спектакль Макса Рейнхардта, может вдохновленный «Метрополисом» Фрица Ланга — Чарли Чаплином! Переодеть кого-нибудь У. К. Филдсом, нарядить в костюм Джорджа Вашингтона, у всех в руках — ароматические палочки, губные гармошки, и гитары, и смешные поэтические плакаты. Марш Поэзии! По-моему, большинству подход скорее понравился, меньшинство было громче, в конце концов проголосовали за усовершенствованный вид «манифестации»: пригласить на общий марш всех.

Также перед маршем прошло другое большое собрание — с «Ангелами ада». Дома у Сонни Баргера. «Ангелы» тогда угрожали прийти и избить демонстрантов, если марш состоится. Кизи назначил встречу дома у Баргера — провести вечеринку и заодно обсудить со студенческим движением Беркли политические социальные общественные изменения. И вот так Кэссиди, я, Кизи, несколько его друзей-Проказников и десятка два «Ангелов» собрались дома у Баргера и его жены, в Окленде, и все закинулись кислотой — кроме меня. У меня тогда были бэд-трипы, и мне не хотелось подвергать бэд-трипу ни себя, ни других — не при таких обстоятельствах. Я опасался, но остальные были «за» обеими руками. Я принес свою фисгармонию, все пребывали в сравнительно возбужденном состоянии. Внутри дом стал как странный кукольный театр: Проказники — в странных костюмах Проказников, «Ангелы» — в костюмах «Ангелов». Наконец мы перешли к дискуссии, как поступить с маршем, и я пытался отговорить Баргера от нападения; Кизи тоже очень мужественно пытался его вразумить. Объяснял, что это на самом деле не коммунистический заговор, и все твердил главное: речь не только о коммунистах. Довод «Ангелов» был «мы будем драться с ними и тут и там». Наш довод — не надо с ними драться нигде; зачем вообще драться? Это мы туда отправились — напали американцы, а не на нас напали. Нет смысла напрашиваться на драку на их территории.

И ситуация уже накалялась, потому что нас как-то не слушали, хотя, по-моему, Кизи они понимали. Он делал успехи, но все еще чувствовалось сильное сопротивление. И я достал фисгармонию и завел Махапраджняпарамита-сутру — основной текст как в тибетском, так и в дзен-буддизме (сутра «Великой совершенной мудрости»).

И вот я начал читать праджняпарамита-сутру — не довод, а просто голос из живота. Несколько минут я тянул односложную односвязочную сутру глубоким голосом, и скоро к нам присоединился Малыш. Я сидел на полу, играл на фисгармонии и пел, и тогда Малыш присоединился и завел: «Ом, ом, зум, зум, зум, ом». Скоро присоединилась вся банда человек в двадцать, а потом Нил и, кажется, Кизи — скоро пела вся комната. Так сцена свелась от спора к некоему общему тону — ведь они тоже были в отчаянии. Спорили они только потому, что были в отчаянии; не знали, что делать, кроме того, что спорить и поддерживать свой праведный гнев. Дыхание всех сошлось на нейтральной территории, где нет ни нападений, ни защиты.

Я был совершенно потрясен, я понимал, что это творится история. Впервые я в напряженной сложной ситуации полностью положился на вокализацию мантры, дыхательное пение, чтобы сгладить собственную паранойю и тревогу, разрешить их через длинные выдохи. Что ж, это принесло результат: несколько дней спустя «Ангелы» опубликовали в газете эдикт о том, что они себя принизят, если нападут на мерзких демонстрантов, на милю к ним не подойдут, к грязным коммунистам. Послали телеграмму Линдону Джонсону с предложением сражаться с коммунистами во Вьетнаме и предложили себя в качестве солдат-«горилл»^[2] — так они написали в телеграмме, напечатанной в S. F. Examiner; смешно, потому что консервативному среднеклассовому провоенному правому крылу только и не хватало публичного образа в виде банды союзников-горилл: как минимум, это бы отражало звериную натуру войны. А еще это разрешило ситуацию с маршем и заодно спасло лицо «Ангелов»! Прикрылись они тем, что нападать на демонстрантов слишком противно. «Хеппи-энд» настал в основном благодаря дипломатии и здравому смыслу Кена Кизи, потому что он просветленный человек — не левый и не правый. Он не запрещал «бандитских» «Ангелов», не отрекался от них — он с ними общался и пролил на ситуацию свет.

Потом был декабрь, и на гастроли по Западному побережью приехал Дилан. Я его часто видел, и он мне дал тридцать-сорок билетов на первый вечер. Первые ряды на концерте Дилана заняло фантастическое собрание: десяток поэтов, я, Питер, Ферлингетти, Нил и, кажется, Кизи, Майкл Макклур; несколько буддистов; целая армия «Ангелов ада» под предводительством Сонни Баргера, Бесшабашного Фрэнка и Малыша; а потом пришел Джерри Рубин с кучей мирных протестующих. Красота.

После я позвал Баргера, Макклура и нескольких «Ангелов» в гримерку Дилана. Баргер достал косяк из целлофанового пакетика, где лежало еще сорок штук, и предложил Дилану, но Дилан с такими вещами не связывался. Потом у него с Баргером случился очень смешной разговор — Дилан говорил: «Слушайте, ребят, вам же есть что сказать? Вы хотите обратиться к людям, что-то заявить нации? Ну, что вы умеете? Давайте вы приедете в Нью-Йорк, отправим вас в "Карнеги-холл". Но вам надо придумать программу, придумать какую-нибудь фигню. У вас есть песни? Стихи читаете? Говорить можете? Если хотите чего-то добиться, нечего шататься по Окленду и портить собственный образ».

Они были под впечатлением или под кайфом, но в то же время поняли, что сказать им нечего, а если и есть, они еще не нашли правильный театр. И мы поняли то же самое: наш марш должен быть совместным театром, прямо как у полиции и правительства. Кажется, тогда мы начали понимать, что национальная политика — это театр большого масштаба, со сценариями, распорядком, звуковой аппаратурой. Чей театр привлечет больше зрителей, чей театр идей может достучаться до людей?

Дилан был в городе во время дебатов о марше, и я ему рассказал — ну, знаете, обо всем, что видел и что происходит, и он задумался; потом сказал, что ему писал Джерри Рубин, звал присоединиться к маршу, возглавить. Он хотел, чтобы Дилан возглавил марш, а тогда еще не решили, устроить ли агрессивный марш цепью или что.

И Дилан сказал «ладно» — перефразируя — «Только мы его проведем в Сан-Франциско прямо в Ноб-Хилл, где у меня концерт, и я соберу целую кучу машин и плакатов — на одних плакатах ничего не будет, на других — лимоны, на каких-то — акварельные картины, бананы, на каких-то — слово "Апельсин", "Автомобиль" или "Жалюзи", я оплачиваю машины, всех собираю и сам там буду, и мы проведем небольшой марш за мир. Они делают что-то слишком очевидное — это плохое шоу, трусливая поэзия, они просто не знают, что нужно молодежи, кто их зритель?» Его образ был недосказанным, андерграундным, подсознательным... загадочнее, поэтичнее, в духе дадаизма, больше о том, что творится в сердцах и головах, а не о том, что «должно» твориться согласно какой-нибудь яростной идеологической теории.

И я передал мысли Дилана Джерри Рубину и демонстрантам из комитета Дня Вьетнама, и они их не приняли, не поняли, что же им подносят на блюдечке с голубой каемочкой. Дилан, пожалуй, отчасти иронизировал, но, я думаю, он бы довел дело до конца. Думаю, ему было интересно, ему хотелось сделать хоть что-то, но условия были слишком негативными, не самым хорошим театром, не эффективным даже как пропаганда, не получилось бы достучаться до молодежи, которой не хотелось участвовать в спятившем от злости марше.

И это вечная беда демонстрантов, что до, что после. Слишком много злости на марше, а к более величественному, спокойному театру мы придем в следующем десятилетии.

НАПИСАНО: 1977 год

Не издано.

[1] «Ангелы ада» (Hell’s Angels) — банда мотоциклистов, порой прибегавшая к насилию.

[2] На английском слово «партизан» — guerrilla (созвучно с «горилла»), что происходит от «герилья» (исп.).