Чтение выходного дня: муки выбора, неоправданные надежды и долгожданная встреча — в рассказе Ольги Птицевой «Сухоцвет»
Она шутит: «приду в бархатном платье, прямо в пол, так и знай.»
На дворе ноябрь, слякоть несусветная, утром серо, днем серо, ночером серо так, что уже темно. Ноги мокнут в кроссовках, хотя продавались как неубиваемые. Москва в ноябре любого добьет.
«ничему тебя жизнь не учит, Ясенька» — пишет он.
Мимо проносится легковушка, обдает край тротуара грязным. Яся отскакивает, но не ругается — смеется беззвучно. Уж что, а запоминать ее дурацкие истории Антон умеет, как никто. Про платье на выпускном из универа она записывала голосовое — длинное, как подол, который Яся сначала намочила, потом и вовсе порвала, оставив зажатым между дверей вагона метро.
«а зачем в таком платье, и на метро??» — спросил Антон.
И сразу лоскутами в памяти: Денис вызывает машину, они стоят на крыльце, универ — громадина с колоннами, но дряхлый и крошит штукатуркой, машина подъезжает, Денис отрывается от телефона и говорит, мол, давай на два адреса тогда, ты — до дома, а я к ребятам. Яся кивает, соображая, к каким это ребятам нельзя поехать вместе, но не успевает спросить. Первым вопрос задает водитель, а после него уже и спрашивать ничего не нужно.
— Сначала на Грохольский, да? А потом на Мясницкую?
Яся вскидывается, как это на Горохольский, а Денис улыбается смущенно, мол, давай побудем раздельно, мне так нужно. Потому что на Горохольский — это к бабушке. Домой — значит к бабушке. А до бабушки можно и пешком по лужам, если раздельно, то нечего и тянуть. Все ее вещички Денис от себя перевез с курьером. Бабушка тогда потушила сигаретку и открыла окно, чтобы проветрить.
— Козел он, Ясенька. И к чёрту его козлиному.
Рассказывать это все Антону не хотелось, так что Яся обошлась пространным: «иногда настроение бывает — то ли семечек, то ли вечернее платье в метро покатать».
За полтора года, что прошли с выпускного, чертыханий, и двух переездов — одного к бабушке, второго к себе самой, длинные платья носить повода больше не возникало. А тут конец проекта, и ликующие коллеги потребовали корпоратив.
«ты поедешь?», — спросила Яся, намучившись сомнениями: писать или не писать.
Антон тут же начал печатать. Потом перестал. Но все-таки ответил:
«если ты планируешь быть, то я тоже»
И сразу сжалось что-то острое и горячее в животе.
«а про дресс-код видел?», — перевела тему Яся.
Тут Антон уже не тормозил.
«ад, ужас, тлен! у меня два свитера и одни приличные кроссовки. чего вам от меня надо?»
Яся прислушалась, горячее из живота не ушло, но затаилось.
«как минимум — брюки.»
До тусовки сначала было пять недель, потом три, а потом календарь напомнил, что осталось ровно два дня.
«взял билеты, прилечу после обеда», — пришло от Антона.
Яся как раз набирала ванну, чтобы хоть немного согреться. Батареи грели слабо, по полу расползалась холодная сырость, Яся купила вязаные носки и меховые тапочки.
— У тебя там мышь сдохнет, а ты не заметишь, — фыркнула бабушка, прикатив к ней на чай между маникюром и танцами.
— Слушай, Люсь, — задумчиво начала Яся. — А где бы мне купить платье? Ну такое... Типа вечернее.
Бабушка тут же выдала ей список сайтов с доставкой.
— Но обязательно примерку бери. Не спрогнозируешь, как оно на тебе сядет.
И посмотрела на Ясю с долей сомнения. На танцы бабушка ходила в расклешенных юбках и кофточках с высоким горлом, а волосы закалывала в низкий пучок. Даже седина у нее была не блеклая, а серебристая. И пахло от бабушки сиренью и пудрой. И даже самые дешевые платья садились на нее, как сшитые на заказ.
Яся закрыла за ней дверь и пошла набирать воду. А тут Антон со своими билетами. И правда, как оно все сядет? Пойдет нелепой складкой? Не сойдется на талии? Или претянется на бедрах? Яся сняла пижаму и встала перед зеркалом — голая, только в носках. Грудь маленькая какая-то, ребра обтянуты кожей, а живот все равно мягкий, и бедра рыхлые. Конечно, столько сидеть за планшетом, рисовать эти ваши мультики, а потом — приезжайте тусоваться, только красивыми, а некрасивыми не приезжайте. Яся села в воду, окунулась с головой, в ушах зашумело. Вынырнула, потянулась за телефоном. Антон успел написать:
«видел в сторис носки — красивые»
«и ноги красивые»
«и ты красивая!"
Вода стала горячей на пару градусов. Яся отправила сердечко. Ткнула по нему пальцем — телефон коротко завибрировал.
«стучит», — откликнулся Антон.
Он всегда так писал, а Яся прислушивалась к телефонному пульсу и думала, что ее собственный бьется чаще.
«вопрос с нарядом остается открытым. думаю купить костюм гигантской уточки», — набрала она.
«ха! или надувной костюм тираннозавра!»
«не в нем не будет видно последствий сидячей работы»
«может, ты оденешься монашкой, а я пастором?»
«это уже какие-то твои фантазии, дружок"
"хорошо, тогда устроим анархию! придем в рваной джинсе и с голым торсом»
«тебя, может, и пустят в таком виде, а вот со мной могут возникнут проблемы»
«неравноправие как оно есть! свободу женской груди!"
Яся отправила стикер с зайчиком в пионерском галстуке и принялась листать каталоги. Слишком короткое, слишком дорогое, слишком роскошное. Вода успела остыть, но в корзине оказалось три платья и целый пиджак — парчовый, с золотыми разводами, то ли перья, то ли ветки. Глаз не отвести, как пылают.
Пока мылила волосы, смывала, снова мылила, а потом ждала, когда впитается бальзам, представляла себе, как поднимется в лофт, где уже притушат свет и включат что-нибудь ненавязчивое, скинет пальто и окажется в одном из трех платьев — том, что сядет лучше, так заранее и не решишь, какое именно. Антон уже будет стоять у бара, попивать из льдистого бокала виски, прямо как в прошлый раз — единственный их, когда они виделись.
Правда вечеринка тогда была без ограничений, и Яся не особо наряжалась — выхватила из гардероба узкую юбку и топик на тонких лямочках. Посмотрела на себя, хмыкнула и натянула сверху зеленый свитер-паутинку. Сойдет. Она знала, что Антон приедет, всех сценаристов пригласили, почему бы и ему не прикатить, но пока они не встретились локтями у барной стойки, пока не переглянулись, пока не остались стоять так, улыбаясь глупо и говоря что-то глупое, у нее не екнуло. У нее давно уже ничего не екало. А тут случайный Антон, смотрит на всех отстраненно, а на нее иначе — внимательно и серьезно. И наклоняется, чтобы расслышать, чего она там говорит. Разъезжались они мучительно долго. Самыми последними. У Антона утром был самолет:
— Там вся работа горит, я горю, велосипед горит!
Яся кивала в воротник плаща. Был сентябрь, но жутко холодный. Руки замерзли, такси все не ехало, Антон взял ее пальцы в свои, сжал крепко. Поднес к лицу, подышал на них.
— Теплее?
Горячее стукнуло под ребром и разлилось по телу. Яся закивала, хотела сказать что-то, но губы пересохли, и машина уже заворачивала к стоянке.
— Я тебе напишу, — пообещал Антон.
И написал, пока такси выруливало на дорогу.
«ты ужасно красивая»
До этого они перекидывались уточнениями по проекту:
«а в сценарии точно было про синие деревья? странно как-то»
«точно. но кто это придумал, не скажу. (я)»
А после стало иначе:
«ненавижу живые цветы. они про смертность что ли, не знаю. а вот сухоцветы люблю, в них все про бесконечное и хрупкое. Люся говорит, что я как бабка»
«а Люся — это сестра?»
«не, Люся — это бабушка, но если я ее так назову, она меня стукнет»
«классная наверное?»
«лучшая! мы с ней всегда заодно. ну, кроме эстетических пристрастий»
Антон медлит, наверное, раздумывает — спросить ли про родителей, но не спрашивает. Зато выкладывает сторис: деревянный стол, чашка кофе, толстый самоучитель «Срежь и засуши».:
— Друзья, официально заявляю, что научусь этой премудрости!
Яся пишет ему:
«ты дурак»
Получает в ответ:
«а ты замечательная»
И крутит их разговоры в памяти, пока пытается уснуть. Одеяло становится тяжелым, воздух в комнате душным. И сладко поднывает под пупком. Какая ты дура, Яся, хочется ей встряхнуть себя, не дать снова впасть в это бесконечное и тревожное состояние, когда ты принадлежишь не себе, а другому, который сегодня привозит хрустящие лилии, а завтра собирает твои пожитки в коробку и высылает с курьером, просто потому что так решил. Но вместо этого Антон говорит ей — ты замечательная. И хочется верить ему.
И провалиться в сон хочется, где платье уже выбрано и слова уже сказаны. И люди кругом заняты своим — танцуют, пьют, хохочут громче, чем принято, искажаются в неясном свете. И Антон стоит рядом, ничего не говорит, но смотрит так, что можно подняться на цыпочки и уткнуться носом ему в шею. Или даже легонько прижаться к ней губами. Это же сон. Ничего такого.
«значит, в бархатном платье?» — уточняет Антон.
Яся знает, он уже прилетел. И ей кажется, что дело не в сообщении, мол, приземлились, ура, а в том, что она чувствует его приближение. Кожа становится как после дня на солнце. Не болит, но ощущает все острее — холодную плитку на полу кухни, мягкую ткань домашней футболки, металлическую гладкость дверной ручки, и даже щелчок замка отдается в теле легким разрядом. Это бабушка приехала отбирать платья.
— Ну чего у тебя тут?
Яся машет в сторону кучи одежды, сваленной на диван, набирает почти не глядя:
«провожу тщательный отбор. ты уже готов?»
«если бы! у Гоши не шкаф, не гардероб даже. а. целая. комната. для. одежды.»
Гоша постоянно мелькал в историях Антона. То поедет в отпуск на Бали и останется там на шесть месяцев из-за тренерки по серфу. То спасет от усыпления четырех пожилых котов и не успокоится, пока не раздаст их по друзьям. Одного все-таки пришлось оставить себе, Гоша назвал его Пупочка, завел тик-ток и постил туда идиотские ролики.
«Гоша бросил тебя на произвол судьбы?»
«он же не подлец последний. нет, выбрал шорт-лист. сейчас буду все это мерить.»
«удачи!»
Бабушка откладывает в сторону красное платье, самое короткое из всех.
— Начнем с него.
Яся вдыхает поглубже. В телефоне новое сообщение:
«и тебе. присылай промежуточные варианты»
И еще одно:
«если захочется, конечно»
И еще:
«я тоже могу!»
Бабушка садится в кресло, Яся чувствует ее взгляд, но медлит немножко, перед тем, как напечатать:
«я начну с красного платья, ожидай. а потом твоя очередь"
Бабушка смотрит на нее, поджав губы. Смешливые морщинки собрались у глаз.
— И с кем ты так истошно чирикаешь?
Яся гладит платье, ткань гладкая и невесомая.
— Формулировки эти твои. Помоги лучше!
Снимает футболку, вышагивает из пижамных шорт, ежится и натягивает через голову красное роскошество. Ткань скользит по коже. Яся дергает подол — короткий.
— Люсь, чего молчишь?
Бабушка осторожно застегивает молнию на спине, платье садится туже, дышать моно, но не глубоко. И сразу хочется держать спину прямее, а плечи свободнее. Сжимать в пальцах тонкую ножку бокала и улыбаться уголками губ. Словно это — не совсем ты, а другая твоя версия, куда ярче и свободнее. Счастливее, наконец.
— Красавица, конечно. Но цвет... Как-то тебя бледнит.
Яся подходит к зеркалу. Волосы она успела высушить, и те послушно спускаются к груди. По ощущениям, не сильно выше места, где заканчивается платье. Яся дергает подол еще раз.
— Угомонись, — ворчит бабушка. — Ничего не коротко, в самый раз.
Красный делает Ясю почти прозрачной. Хрусткой на просвет. Она поднимает руку и растерянно отмечает, каким тонким стало запястье.
— На солнышко бы тебя, — тянет бабушка..
За окном сгущаются сумерки. Никакого солнца в городе не будет еще месяцев пять, как минимум.
— Сфоткай лучше.
Бабушка берет телефон.
— Ну ты позируй хоть как-нибудь.
Но Яся просто стоит с приподнятой рукой. От неловкости сводит живот, и его тут же хочется втянуть.
— Отправляй, давай, Антону своему, — говорит бабушка. — Он там исписался весь.
Яся открывает чат и шлет фотографию, чтобы не передумать. Листает непрочитанные.
«так, — пишет Антон. — первый костюм под кодовым названием "расслабленный кутила"»
На фотке он стоит, прислонившись спиной к стене. Светлые джинсы, белая футболка — вроде бы ничего особенного. Зато пиджак совершенно невероятный — бархат глубокого цвета, то ли темно-фиолетовый, то ли пепельный в пурпур. Ясе хочется подобрать такую краску и смелыми мазками нарисовать и пиджак этот, и Антона, который неловко прячет руки за спину, сминая рукава. Вместо этого она печатает:
«вот это цвет!»
«вот это ты! платье невероятное, как веточка в огне. но ты так замерзнешь и умрешь»
И грустный смайлик. Яся смотрит на свое отражение — по голым рукам уже идут мурашки.
— Давай следующее мерить, — решает она.
Второе тяжелое и изумрудное, переливалась в свете лампы.
— Роскошное, да? — спрашивает Яся, чувствуя, что даже говорит с придыханием.
— Длинновато будет, — качает головой бабушка.
И оказывается права. Роста чуть не хватает, и платье падает в пол, делая Ясю похожей на витую колонну. Красивую настолько, что страшно приблизиться. Отстраненную в этой своей красоте. Ледяную даже. Но такую, что хочется не согреть, а позволить себе замерзнуть, просто оставшись рядом. Яся ведет ладонью по гладкой ткани и даже не удивляется, что та холодная.
— Я бы в юности за такое убила, — вздыхает бабушка. — Но подшивать его — преступление. Снимай.
Яся замирает у зеркала. Сдержанный ворот и рукава, сборка на талии. И длинный разрез.
— Люсь, снимешь видео? Коротенькое сосем.
Яся ведет бедром, и платье идет волнами. Через отражение в зеркале Яся смотрит прямо в камеру и улыбается.
— Огонь, — заключает бабушка. — А мальчик твой каких-то фоток накидал. Надеюсь, приличных.
— Отдай, а!
На фотографии Антон что-то говорит тому, кто его снимает. И выражение его лица настолько живое, что ноет в груди. Яся так забегалась в поисках платья, что смазалось самое главное — как сильно она соскучилась. Приходится закрыть глаза и дышать в темноту, чтобы собраться и рассмотреть новый наряд. Гоша выбрал самые узкие брюки, что можно себе представить, и белую рубашку. Зато отыгрался в акцентах — неоново синий пуловер и бабочку в тон.
«я как официант под кислотой», — жалуется Антон.
«выглядишь отлично! главное проверь, сможешь ли сесть в таких брюках»
Антон присылает стикер кричащего попугая. В ответ Яся отправляет видео с изумрудным платьем. И тут же получает в ответ:
«если ты в нем приедешь, я не решусь к тебе подойти»
Яся смеется, расстегивает потайную молнию на боку.
«тогда хорошо, что оно мне длинное»
«ура! но жалко. а Гоша требует большего внимания к пуловеру»
И фотография. Теперь в бабочке и свитере стоит смуглый парень с идеальной стрижкой. Рубашки на нем, правда, нет. Зато есть холеная борода и насмешливый прищур.
«Гоше неон идет больше, прости», — отвечает Яся, а вслух говорит — Давай третье, Люсь.
На него главная ставка. Достаточно длинное, но не в пол. Без особого декольте, зато с открытой спиной и плотным, текучим атласом. Яся ощущает всей собой, как платье обхватывает ее, пока бабушка затягивает шнуровку. Почти объятия. И сразу становится спокойнее. Тревога, что царапала внутри, сменяется предвкушением — колким и хмельным. Если Антон пригласит ее потанцевать, то обязательно положит ладонь между голых лопаток. От мысли об этом по спине бегут мурашки.
— Ну вот, — удовлетворенно говорит бабушка. — С этого и нужно было начинать.
Яся смотрит на себя в зеркале. Черный делает ее точенной. Чуть строгой. И хочется добавить красок.
— Это еще не все. Смотри, что у меня есть.
Парчовый пиджак вспыхивает и укрывает плечи. Нужно не забыть снять его, когда дело дойдет до танцев. Бабушка замирает, в ее глазах отражаются золотые перья, вышитые на рукавах.
— Я иногда сомневаюсь, моя ли ты девочка, — наконец говорит она. — Но все-так моя. Давай сфоткаю. Отправишь мальчику.
Яся даже не спорит. Отворачивается от камеры, слишком уж пылают радостью щеки. Не глядя на снимок отправляет в чат.
«кажется, выбрала»
Антон не отвечает три долгие минуты.
«не буду ничего писать»
«скажу лично»
и фото с подписью:
«Гоша сказал, что ничего лучше этого он для меня сделать не может»
Антон стоит к камере вполоборота и немного хмурится. Темный пиджак и темная рубашка так точно и явно подчеркивают его, как может подчеркивать картину рама, которую сделали на заказ.
«Гоша прав, — пишет Яся. — тебе очень идет"
Смотрит на себя, потом на бабушку.
— Люся... — получается жалобно. — Сойдет?
— Ты сейчас как мама твоя, — отвечает она. — Даже жутко.
Этого достаточно, чтобы в горле стало солено, Яся откидывает волосы, вертит в руках телефон. И тот вспыхивает обновлением. Только это не Антон, а рабочая почта.
«Дорогие коллеги! По техническим причинам площадки наш корпоративный вечер переносится на следующую неделю. Приносим свои извинения за неудобство.»
Сердце сжимается и падает куда-то в глубину. Тут же пишет Антон:
«видела?»
«обидно, конечно. но не отменили же»
«у меня самолет в воскресенье. никак не смогу»
Глубина становится ледяной. Яся стаскивает с плеч пиджак, доходит до кресла и садится. Бабушка склоняется над ней:
— Ты чего?
— Вечеринку отменили.
Бабушка хлопает ладонью по креслу.
— Я уж подумала, умер кто.
— Он уедет... — пытается объяснить Яся. — Уедет послезавтра. Мы не увидимся.
— Почему? — бабушка даже голову наклоняет, как волнистый попугайчик.
— Ну, повода нет, — говорит Яся и сжимается от неловкости.
— А это все что? — бабушка разводит руками, а там ворох вещей и оставленный на столе телефон. — Весь вечер тычешь в экран. Фотки шлешь. Это не повод?
Яся ищет слова и не находит. Как их найти, если сердце ухнуло в никуда и там болит невыносимо. Бабушка говорит что-то еще, Ясе прислушивается, чтобы разобрать.
— Чего уселась, как у корыта разбитого? Пиши ему!
— Что писать, Люсь?
— В гости зови, — бабушка уже смеется. — Как дитя малое... Пусть приедет, хоть повидаетесь, а там понятно станет.
Щеки начинают гореть, платье становится тесным. Яся тянется к шнуровке, но бабушка хлопает ее ладонью по пальцам.
— Не думай даже. И пиджак надень!..
Как через тяжелую воду Яся идет к телефону. Не смотрит на новые сообщения, набирает свое:
«давай увидимся. просто так. ну какая разница — вечеринка или нет? приезжай ко мне»
Скидывает адрес и только потом смотрит, что успело нападать в чат.
«какая разница — вечеринка или нет, — пишет Антон. — мы-то можем увидеться!»
«давай пить кофе»
«или вино»
«ты же пьешь вино?»
«представляешь, я столько про тебя знаю, а про вино — нет!»
«поехали?»
«Яся, мне очень нужно тебя увидеть"
И последнее, уже после адреса:
«беру такси, буду через пятнадцать минут"
Бабушка исчезает сама собой, пока Яся пытается распихать одежду по полкам шкафа, пока судорожно ищет винные бокалы, чтобы передумать и спрятать их на полке, пока вертит в руках пудреницу и тушь, пока решает оставить все, как есть. Пятнадцать минут превращаются в пять, а потом совсем заканчиваются, льется трелью домофон, Яся открывает не уточняя, распахивает дверь и стоит — вечернее платье, парчовый пиджак и босые ноги.
Антон выходит из лифта, подается обнять ее, но не обнимает.
— Привет, — губы слушаются плохо.
— Привет, — он теребил лацкан пальто. — У тебя тоже дресс-код, да?
Золотистый пиджак жжет своей неуместностью в подъезде хрущевки.
— Тренд недели, сам понимаешь, — шутить выходит жалобно. — Зайдешь?
Яся отступает в прихожую, не зная, куда деть руки. Антон захлопывает за собой дверь. Тишина квартиры обступает их, только холодильник шумит ровно и гулко, как море в ноябре.
— Пальто вешай и пойдем вино пить, — решается наконец Яся, уж если позвала в гости, то не надо тупить. — Ты красное любишь?
Под Антоном скрипит пол, давно нужно менять паркет, потом хрустит вешалка, тоже старая, как же стыдно за этот хлам, за это топтание, Яся вжимает голову в плечи и оборачивается, чтобы сказать, мол, слушай, наверное, тебе лучше уехать.
Но из кармана темно-серого пиджака Антона виднеется сухая веточка чайной розы. Хрупкая и вечная, прямо как Яся говорила. Дышать становится тяжело от горячей волны под ребрами. Яся тянется рукой, прикасается к веточке, а с ней и к Антону. Тот вздрагивает, но не отстраняется.
— Я же обещал, что научусь, — говорит он так тихо, что приходится сделать два шага ему навстречу, чтобы расслышать.
Два шага, чтобы он скользнул горячей ладонью по черному атласу ее бедра, а вторую положил ей на обнаженную спину под пиджаком. От него пахнет чужой машиной, ноябрьским вечером и табачным парфюмом. А еще чем-то родным. Теплым и ясным. Томительно сладким, прямо как губы, которыми он находит сначала ее щеку, потом шею, потом ключицу. И больше ничего не имеет значения.
Ничего, кроме сухой чайной розы в кармашке пиджака, который первым падает на пол.