15 книг, которые нужно прочитать этой осенью

Австралийского писателя Питера Кэри надо потреблять осторожными, небольшими дозами. Он вообще мастер исторического романа, которые подчас настолько исторические, что либо отдают какой-то вязкой, непролазной викторианщиной стиля, как, скажем, в «Оскаре и Люсинде», либо с наслаждением окунают читателя головой в мрак и непотребство прошлого, как, например, его вбоквел диккенсовских «Больших надежд» — «Джек Мэггс». Однако при всем при этом он огромный, важный современный писатель, носитель Букера (двух!) и отголосков колониального прошлого, которые превращают англоязычную прозу в голос памяти. Действие его самого свежего романа «Вдали от дома» как раз и происходит практически на похрустывающих от подточившего их расизма и сенильности костях Британской империи. Местами кажется, что в этот роман набилось уж слишком много тем — от истребления австралийских аборигенов до железных клыков индустриализации, от семейных проблем до семейных соревнований — но если вспомнить, что главные герои романа почти половину книги трясутся в одной машине, то можно сказать, что это и есть такой роман-сгущенка, форма которого продиктована самой историей.

Вообще, такое редко бывает, когда автор решает написать книгу, в сущности, обо всем — и это у него получается. «История дождя» вместила в себя столько всего, что сюжет, казалось бы, должен бы просто захлебнуться тут в самом начале, особенно, если учесть, что рассказчица — Рут Свейн — прямо говорит читателю, что ее история полностью повторяет движение текущей у нее за окном реки. Однако же на наших глазах случается чудо, и перед нами протекает очень связная, очень живая и очень смешная история Ирландии на примере одной семьи. Чего здесь только нет: и философия ловли лосося, и теория о Невозможном Стандарте, и библиотека из трех тысяч книг, и история маленького поселка Фаха, который слишком узок для широкополосного интернета, и история бабушек и дедушек главной героини, которые прыгали с шестом, не умирали на войне, выкорчевывали камни, приезжали мокрыми на собственную свадьбу, танцевали до упаду, были поэтами и любили читать. Но прежде всего это история дождя, который бесконечен как сама Ирландия, и поэтому эта книжка и кажется какой-то прекрасной ирландией, которая льется тебе на голову.

Пару лет назад в США порядком нашумел прикидывающийся автобиографией роман Стефани Данлер, о том, как устроена жизнь обслуживающего персонала одного Очень Знаменитого нью-йоркского ресторана — слегка замаскированного Union Square Cafe, где Данлер некоторое время работала официанткой. Вообще, несмотря на романную форму, эту книгу гораздо проще читать как некоторую реальную историю: сюжета здесь почти не подают, если не считать эротического мычания всем телом, которое главная героиня издает в сторону бармена с ледяными глазами. Зато если вы любите производственные романы, о том, как люди месяц учатся крутить салфетки, составлять по три тарелки на руку, прятать тряпки про запас, работать с кофемашинами и впотьмах ориентироваться в винном погребе — этот роман для вас. Ну и, разумеется, после него вам остро захочется шабли и устриц, даже если вы их всегда ненавидели.

Уотерс достигла какого-то творческого пика в романе «Маленький незнакомец», поэтому на его фоне «Дорогие гости» кажутся чуть более бледными, чуть более унылыми, но все равно – читабельности книге не занимать. В этом романе Уотерс снова возвращается в эпоху чуть после Первой мировой, когда британские более-менее высшие классы начали терять почву под ногами, штопать себе сами чулки и пускать жильцов в семейные гнезда. Поэтому когда в доме у Фрэнсис и ее матери, где по углам еще пылятся остатки эдвардианства, поселяется бойкая молодая пара, а вместе с ней — граммофон, марсельская волна и сексуальность, жизнь угасшей суфражистки Фрэнсис меняется коренным образом. Меняется и сам роман — то, что началось как игра в Нэнси Митфорд (британская писательница, писавшая о жизни английской аристократии, нравах и социальных нормах. — Правила жизни), вдруг оборачивается «Преступлением и наказанием», и читателю придется понервничать за главных героев и не раз ощутить себя дрожащей тварью.

Свершилось, наконец-то и у нас стали переводить и издавать классиков американской литературы, которые еще не успели умереть. А Джейн Смайли — это самая что ни на есть живая классика. За свой роман «Тысяча акров» она получила Пулитцеровскую премию, и, несмотря на то что это, в общем-то, переработка «Короля Лира», Смайли получилось превратить известный сюжет в напряженную семейную сагу с сельскохозяйственным уклоном. Смайли стоит читать всем начинающим авторам, потому что она уже много лет преподает теорию написания романа. Нам всем кажется, что роман — это что-то такое, что спускается писателю прямо на голову с неба, возможно, где-то даже как кирпич, но Смайли очень хорошо показывает, как в десяти процентах от начала должна завязаться интрига, как нужно держать действие, как не потерять финал — и в «Тысяче акров» ее мастерство особенно заметно.

После нашумевшего «Змея в Эссексе» Сары Перри, который хоть и хромал на весь сюжет, но с лихвой компенсировал все его недостатки масляной, моррисовской красотой и атмосферностью, неовикторианский роман немного вытащил голову из той мусорной кучи, куда он сам себя и загнал в погоне за дешевизной. Стартовав в конце восьмидесятых с бурного переворачивания канона викторианского романа, роман неовикторианский вскоре свелся к безудержному сексу в кружевных подштанниках и восторженному потреблению конского навоза в качестве создания атмосферы. Однако время прошло, страсти по туману и навозу поулеглись, стали появляться более-менее пристойные поделки из законов готического романа, и вот книга «Безмолвные компаньоны» — одна из них. Здесь хоть отбавляй традиционности, того, ради чего мы осенью и читаем старинные романы: тут тебе и скрип половиц, и деревянная кукла, которая следит за тобой, девочка, и старый дом, и семейные тайны, и, конечно, столь необходимые для полного погружения в атмосферу, пожары и убийства.

Горовиц известен в первую очередь своими бесконечными поделками из всего: от шерлокианского канона до романов о Джеймсе Бонде, он и швец, и жнец, и писатель, и сценарист, поэтому от него вроде бы и не ждешь какой-то нежной тонкости, а он вдруг взял ее и проявил. Два последних детектива Горовица — Magpie Murders и вот этот, про слово-убийство, — это удивительно тонкие, точные и страшно увлекательные оммажи детективу золотого века, где на каждой странице для поклонников этого жанра рассыпаны буквально золотые ключики. Magpie Murders был весь аккуратно собран из романов Агаты Кристи, а «Это слово — Убийство» — скорее кивок в сторону приключений Шерлока Холмса, хотя здесь много и языковой игры, которую очень любила Кристи. Как бы там ни было, это прекрасное осеннее чтение, очень детективный детектив, который хоть и сделан из переработанного материала, от этого хуже не становится.

Нестыдный триллер о том, как одна девочка оказалась практически в декорациях фильма «Крик», только взяла и выжила, пока остальных ее друзей резали направо и налево. После резни пресса записала героиню в сомнительный, прямо скажем, клуб «Последних девушек» — таких же выживших жертв маньяков. И все бы ничего, но через какое-то время не унимающиеся маньяки начинают добивать и «Последних девушек», и теперь им приходится выживать во второй раз. Несмотря на очередных «девушек» в заглавии, от которых читателя уже заметно укачивает, это очень кинематографичный, до уютного кровавый триллер, работающий по проверенной схеме «игра на выбывание». Все обязательно бегают, кричат и лезут на чердак в пустом и темном доме, но чего не сделаешь ради читательского удовольствия.

Когда американские писатели начинают писать о русской культуре, русский человек заранее примеряет на себя костюм Zoya The Destroyer и клянется утопить всех в борще. Потому что, конечно, уже нет сил читать о zagadochnaya russkaya dusha и серых бетонных многоэтажках, в которых мы попеременно бьем поклоны Достоевскому и Гоше Рубчинскому. Но чем прекрасен сборник эссе о русской литературе, которые написала известная американская писательница и публицист Элиф Батуман, так это тем, что в книге в кои-то веки выключили балалайку и включили настоящую любовь к русской культуре. Батуман гомерически смешно и в то же время очень нежно пишет о том, стоит ли опасаться приезда казаков на конференцию по Бабелю, почему тест на «русскость» включает себя вопрос о том, надо ли было резать гуся, что можно сделать ради Чехова, как русская культура помогает общаться с «Аэрофлотом» и кто в конце концов убил Льва Толстого. Смешной, искренний, бурливый даже сборник эссе был очень давно нужен на русском языке, чтобы как-то перебить послевкусие от всех «Красных воробьев» и образа России, которая в мировом сознании еще стоит в углу коленями на царе Горохе, — и вот теперь он у нас есть.

С одной стороны, эта автобиография не то чтобы имеет какую-то особенную художественную ценность: Пегги Гуггенхайм отлично разбиралась в искусстве, но в словах немного путалась, страдая некоторым неймдроппингом и обсессивным перечислением всего. Однако же, как своего рода произведение искусства, это книга очень важная. Она напоминает одновременно и толстую подшивку светской хроники, и какой-нибудь ядовито-элегантный роман условного Во или Фицджеральда, в котором все действующие лица неотвратимо богемны и говорят так, будто за ними записывает вечность. Пегги Гуггенхайм выступает как очень живая, очень настоящая мемуаристка огромной части 20 века, ее фиксатор и проявитель — и пусть она слишком уж явно швыряется в читателя именами тех, кого она любила, тех, с кем она дружила и тех, чьи работы она покупала (Дали, Дюшан, Поллок, нужное подставить), ее автобиография — это даже не памятник эпохе, а неустаревающий перформанс, который в ее исполнении и делает это время живым.

Рассказ о том, как библиотекари и журналисты трудились над тем, чтобы разыскать похищенные нацистами книги и вернуть их законным хозяевам, начинается с очень личного рассказа автора, Андерса Ридела. Он едет из Берлина в Бирмингем, а в рюкзаке у него маленькая книжечка оливкового цвета. Он ужасно боится ее потерять: книжка стоит гроши, но имеет огромную эмоциональную ценность. Ее последний владелец, Рихард Кобрак, в конце 1944 года погиб вместе с женой в Освенциме, и вот теперь, семьдесят лет спустя, Ридел везет книгу потомкам Кобрака. Таких историй — о потерянных книгах, о целых утраченных библиотеках — в «Книжных ворах» несколько сотен. Ридел, который и сам участвовал в поисках украденных нацистами книг, попутно рассказывает о том, куда делась парижская Тургеневская библиотека, куда нацисты вывезли редкие рукописи из Киево-Печерской лавры и как работала «бумажная бригада». Если вы читали книгу «Заяц с янтарными глазами» Эдмунда де Вааля, то, возможно, вам понравится и этот рассказ о том, как люди старались украсть саму историю.

У каждого должен быть такой друг, который держит дома отдельные ширококостные бокалы под пино-нуар, придирчиво подбирает рислинг к дошираку с курицей и периодически сообщает вам, что у такого-то вина «долгое послевкусие буряка». Вот и американская журналистка Бьянка Боскер, которая вообще-то писала о гаджетах и технологиях, а вино употребляла без предисловий и сразу внутрь, внезапно открыла для себя дивный новый мир, в котором люди многозначительно полощут вином рот, декантируют его перед подачей, отличают пижаж от делестажа и считают себя лучше тебя, просто потому что они пили шатонеф-дю-пап, а ты нет. Книжка про винных снобов — это очень смешной нон-фикшен о том, какими глазами обычный человек глядит на мир винного высокомерия и как, вопреки своей воле, поддается его невероятной магии.

Маленькая книжечка, вышедшая еще в 2005 году, вдруг стала бестселлером в году прошлом. Причин тому несколько: во-первых, отличная новая обложка, во-вторых, интерес к необычному нон-фикшену. Уже вышли книги о том, как рубить дрова и разжигать костры. Уже написали истории о том, как приручать ястребов и жить с козой. Настало время коров. Розамунд Янг — настоящая фермерша, она долго работала на семейной ферме и в какой-то момент поняла, что коровы живут своей удивительной жизнью, и если понять, как эта жизнь устроена, то они будут давать больше молока. Но в результате Янг так увлеклась, что написала не унылое пособие по выдаиванию лишних литров, а путеводитель по коровьему внутреннему миру, который, честно, оказался даже интереснее человеческого.

Викторианство с изнанки – в самом прямом смысле. Историк моды Тереза О'Нилл заглядывает под юбки викторианским женщинам и обнаруживает там бурную жизнь. До этого-то, конечно, считалось, что викторианская женщина существует только от пояса и выше, а как чуть что, так закрывает глаза и давай думать об Англии. Но так же, как и приевшаяся фраза об Англии появилась на самом деле, когда королева Виктория давно умерла – в 1912 году, так и под юбками у викторианских женщин нашлось много чего интересного. Почему нельзя было говорить о белье, зачем для оргазма нужны были врачи, как ходят в туалет в кринолине, что вообще делать с мужьями, и почему в 19 веке женщины болели только истерией.