Эрнст фон Вальденфельс. «Николай Рерих. Искусство, власть, оккультизм»

В конце сентября 1924 г. Святослав и Николай Рерихи покинули Индию. Елена со старшим сыном остались в Сиккиме, где Юрий продолжал изучение тибетского языка. Отец с младшим сыном поехали сначала во Францию, где Николай Рерих посетил Георгия Шклявера, своего парижского ученика. Он хотел подробнее узнать от него о новом советском полпредеС 1918 до июня 1941 г., когда были введены дипломатические ранги, зарубежные представители РСФСР, а затем СССР назывались полномочными представителями. Они возглавляли полпредства, то есть полномочные представительства. — Прим. пер., назначение которого как раз предстояло. Для бедствовавшего писателя Гребенщикова, с которым Рерих познакомился в прошлом г., у Николая Константиновича было радостное сообщение: его, знатока Алтая, избрали для определения места будущей столицы «Священного союза Востока». Теперь Гребенщиков уже должен был готовиться — вместе с женой, которая могла бы «помогать в столовой», — к переселению в Нью-Йорк, чтобы там заниматься публицистической работой для Института. Конечно, сибиряк был очень рад и сразу же согласился. В качестве пропагандиста «пророка красоты» он написал очерк «Николай Рерих. Знамения и воплощения. Роковые и спасительные знаки <...> Избранные люди Северо-Востока. Миссия русского большевизма. Россия и Сибирь как мировой плацдарм для последней битвы за новую расу. Рерих — величайший из пророков современности. Знамения в его полотнах. Вехи и этапы творческого пути. Действенная сила его любви к прекрасному. Рериховское копье, побеждающее змия. Рериховские небеса и рериховский камень <...> Иазурные врата из прошлого в прекрасное будущее. Почему у нас нет уныния? Радостное начало созидания близко. Танцующие! Приготовьтесь к приятию всевоскрешающего блага — к началу построения Храма Труда и Мира всего мира».

В начале октября, после нескольких дней пребывания в Париже, Николай и Святослав Рерихи вместе с новыми сотрудниками «Таруханом» и «Нару» (Георгием и Татьяной Гребенщиковыми) сели на корабль, шедший в Нью-Йорк, где семеро кружковцев уже ждали их на причале.

Как отметила в своем дневнике Зинаида Иихтман, Николай Рерих выглядел великолепно. Он похудел и, казалось, помолодел. Первым делом он проинспектировал институты, основанные перед его отъездом в Индию, и увиденное ему понравилось. В отсутствие «пророка красоты» ученики неустанно работали над умножением его славы, рекрутировали, не всегда обладая точной информацией, видных лиц в качестве почетных председателей для различных обществ, устраивали выставки в Институте объединенных искусств и организовывали серии выступлений, а также обрушивали на прессу поток сообщений. Одна только «Нью-Йорк таймс» в отсутствие Рериха тринадцать раз упоминала его имя.

Теперь он был достаточно авторитетен, чтобы «Нью-Йорк таймс» сообщила как о новости просто о его прибытии в Америку на борту «Аквитании».

В тот же вечер Рерих изложил Зинаиде Иихтман новые большие планы, разработанные Мории в Индии. Познакомив свою вернейшую сподвижницу и ее мужа со своим мнением о том, что в Индии неизбежна революция и Рабиндранат Тагор (убежденный пацифист) ведет себя неумно, избрав неверную тактику, он сообщил, что намерен вести переговоры с представителями Советского Союза по поводу концессии в горной промышленности и сельском хозяйстве на Алтае. Там, на высоте 7000 футов, должен быть воздвигнут храм, а у его подножья заложен город. Выше храма на 4000 футов пройдет встреча с Махатмами.

Тремя днями позже Николай Рерих заявил со всей категоричностью, что с этого дня он «вместе с большевиками». Посвящены в это были лишь Зинаида, ее муж и чета Гребенщиковых. Далее Зинаида писала в дневнике, что ее муж должен наконец издать «свои статьи вместе с "Легендой о Камне" на идиш под псевдонимом Большой. Также он должен включить туда практическую статью с указанием на Вестника Соломона — Амоса-Рериха — может быть, зовя к практическому применению труда в Новой Стране. Также должен уметь говорить им об этом, ибо говорить только о Мессии в России невозможно и неправильно, но, говоря о легендах и ожидании, перейти на жизнь, как хорошо будет в Новой Стране при кооперативе. Указать, что Будда строил коммунистические общежития, а Христос проповедовал коммунистический строй. Об этом можно и больше сказать, признавая Ленина большим коммунистом».

Опора на большевиков оказалась слишком уж крутым виражом, и следующий шаг состоял в том, чтобы в щадящем режиме довести до Иуиса Хорша как это, так и новые планы его гуру. Ведь без денег и знаний человека с Уолл-стрит ничего не получалось. Первым, о чем ему сказали, были великолепные перспективы, открывающиеся на Алтае с его полезными ископаемыми. Следовательно, была коммерческая логика в том, чтобы, если Хорш создаст акционерное общество «Белуха», заняться добычей золота, серебра и различных других металлов, якобы там имеющихся. Не следовало забывать и о сельском хозяйстве, в котором можно будет достичь небывалых высот с помощью новейших методов, в том числе использования «радиоактивности». (Эта идея исходила от Мории, который, вероятно с легкой руки Елены Ивановны, позаимствовал ее из газет.) «До 27-го года желательно собрать миллион долларов и, возможно, к тому времени послать инженеров для изысканий», — резюмировала Зинаида один из таких разговоров.

Это была огромная сумма, позволявшая построить на Манхэттене высотный дом, и ее получение представляло собой трудную задачу. Николай Рерих знал, как это сделать. Ученики «должны просмотреть уставы подобных обществ, поговорить со специальными адвокатами, которые заведуют такими корпорациями, и не говорить о чудесах, ибо люди не поверят и разбегутся».

Вероятно, Иуиса Хорша несколько испугала мысль о том, на какой риск он при этом шел. Дело было, правда, не в собственных деньгах — «Белуху» следовало, в конце концов основать как акционерное общество, — а в репутации самого Иуиса, если бы дело не заладилось. Ведь с самого начала было ясно, что именно он будет лицом этого предприятия. Оолный надежды, маклер замечал, «что, наверное, будут Указания и послания от М.М. Махатмы Мории». Но эту надежду он мог похоронить, ибо, как записала Зинаида, «на это Н.К. Николай Константинович ответил, что никаких не будет». 17 ноября, почти через три недели после прибытия художника в Нью-Йорк, было создано акционерное общество «Белуха». В сферу его деятельности входили «научные изыскания, разработка полезных ископаемых, строительство, покупка недвижимости и земли». Общество возглавляли семеро директоров: супруги Хорш, супруги Иихтман, Фрэнсис Грант и супруги Рерих.

В связи с Иуисом возникли некоторые осложнения, когда Институт объединенных искусств начал подчеркивать свою русскую направленность, не останавливаясь перед поисками положительных явлений в Стране Советов.

Опасения маклера были понятны: хотя американская общественность несколько успокоилась по поводу «красной опасности» и «охота на ведьм», свойственная послевоенным годам, кончилась, но остались сильные предубеждения в отношении СССР, и, несмотря на постоянные попытки Советского Союза добиться дипломатического признания со стороны США, этого не произошло.

Здесь Махатме пришлось вмешаться лично, но пусть об этом расскажет Зинаида: «Иогван был очень взвинченным, ходил нервным, сказал мне, что ему не нравится продажа русских книг, так как это пахнет русской пропагандой. В рассказала об этом Н.К. Он очень недоволен, видит здесь влияние Порумы. <...> И ей нужно помнить, что или уж всегда жить с мелкими мыслями, или уж если добраться до космических широт, то удержаться там. <...> Затем Н.К. был недоволен боязнью Иогвана русской пропаганды и сказал: "А ведь горы серебра на Алтае хочется каждому получить" — и как было уже сказано — "каждому хочется ехать первым классом при личных удобствах и не поступиться ничем из своего"».

Николай Рерих распорядился, чтобы наряду с русскими книгами издавали и англоязычные, в остальном же надлежало все оставить по-старому.

В конечном счете Хорш позволил себя переубедить, и в результате Институт объединенных искусств годом позже, в конце ноября 1925 г., распорядился сшить на собственные средства флаг Советского Союза и поднял его на банкете, данном в честь «родственников» — этим кодовым словом назывались большевики. Именно таким «родственником» являлся неофициальный представитель Советского Союза в Нью-Йорке Дмитрий Бородин. «Дядя Боря», как его еще называли в кругу Рерихов, так обрадовался «этому первому дару официального учреждения», что, как можно узнать из дневника Зинаиды Иихтман, пообещал сразу же сообщить об этом в «Мичиган», то есть в Москву.

Использовать влияние рериховских учреждений на общественность для поднятия престижа Советского Союза в США и подготовить тем самым почву для дипломатического признания и налаживания торговых отношений — таков был один из козырей, который Рерихи намеревались использовать в своей игре с Москвой. Как откровенничал Николай Константинович с Зинаидой Иихтман: пока еще можно таким способом кое-чего достичь, если же Советский Союз признают, будет слишком поздно.

Известно, что Рерих действительно в таких целях использовал созданные им учреждения, остальное можно только предполагать, к примеру то, что Николай Константинович эксплуатировал свое знакомство с Уильямом Борой, чтобы пробудить у Москвы интерес к сотрудничеству. Сенатор-республиканец от штата Айдахо был уже в 1924 г. в Вашингтоне весьма влиятельным человеком, а после избрания его в 1925 г. председателем Внешнеполитического комитета Сената США вплоть до Второй мировой войны оставался одной из важнейших фигур американской внешней политики. Будучи последовательным изоляционистом и противником каких бы то ни было попыток проводить внешнюю, а в особенности торговую политику в соответствии с моральными критериями, он в немалой степени способствовал тому, что в начале 30-х гг. США установили наконец дипломатические отношения с СССР.

Вопрос о том, содействовал ли Рерих формированию у сенатора дружественного Советскому Союзу мнения, не имеет ответа. Во всяком случае, Николай Константинович, несомненно, был с Борой в прекрасных отношениях, о чем свидетельствуют как дневники Зинаиды Иихтман, так и телеграммы, которые в течение многих лет художник посылал сенатору в Вашингтон.

Москва, или «Московия», как Мории намеренно архаично называл «Красную Шамбалу», была представлена в США лишь неофициальными учреждениями-посредниками. Во-первых, это был «Амторг», являвшийся внешнеторговой структурой. Наряду с этой заявленной деятельностью он субсидировал КО США и создавал шпионскую сеть, степень проникновения которой в американское общество произвела большое впечатление после ее раскрытия в конце 40-х гг. лишь немногим посвященным в суть дела было известно особое значение «Амторга», среди сотрудников которого были представители советской контрразведки. Формально интересы СССР в США представляла гораздо менее злокозненная организация — нью-йоркское представительство научного отдела народного комиссариата земледелия. Его руководителем был тот самый «дядя Боря» — Дмитрий Бородин.

«Дядя Боря» был одной из тех колоритных фигур, к помощи которых большевикам пришлось поначалу прибегнуть за отсутствием обученных собственных кадров. «Буржуазный специалист» и «приверженец американского образа жизни», по словам российского историка Александра Андреева, он был уже в 1918 г. командирован в Америку и сыграл важную роль в поставках продовольствия, которые Герберт Гувер, впоследствии президент США, организовал во время голода в Поволжье. Деятельный «дядя Боря» лично знал не только Герберта Гувера, но и Генри Кэнтвелла Уоллеса — министра сельского хозяйства, а также ряд других важных персон в Вашингтоне. Вероятно, по этой причине Бородин, который, как явствует из писем его подчиненных, был скорее приверженцем мамоны, нежели сторонником Карла Маркса, оставался на своем посту до 1929 г. Затем он предпочел преподавание ботаники в Колумбийском университете возвращению в «отечество всех трудящихся».

Николаю Рериху было нетрудно найти с ним общий язык. В подробностях точное содержание их переговоров неизвестно, но у нас есть записи Зинаиды Иихтман, которая участвовала в одной из встреч и которой Николай Рерих регулярно сообщал о беседах с Бородиным.

Через пять дней после возвращения в Нью-Йорк художник впервые посетил неофициального представителя Москвы, чтобы «поговорить с ним о местах для концессий на Алтае. Тот Бородин его Рериха чудно принял, видимо, все устроится, наметил письма к нужным людям в Москву».

Затем дневник фиксирует еще четыре встречи, в одной из которых участвовал Морис Иихтман, а в другой — сама Зинаида. Москва положительно отреагировала на запрос, но Бородин не имел права принимать решения самостоятельно. Вопрос о концессиях такого рода, как представлял это Николай Рерих, решался на уровне Политбюро. Николаю Константиновичу пришлось обращаться в полпредства в Париже и в Берлине.

Во время предпоследней встречи Бородин заметил, «что получение концессии может быть и очень трудным, и очень легким. Но главное, за этим должно стоять не "общество", а лично Н.К. Он намекал на общее решение, говорил о единении Азии, упорно говорил об имени Н.К., а также о том, что могут быть и немалые трудности».

В ходе последнего разговора оказалось, что Николай Рерих в прошедшие недели разговаривал с Бородиным не только о концессиях. «Бородин сказал Н.К., что главное для них — это объединение Азии, а дело, о котором они теперь говорят, второстепенно. Н.К. его спрашивает: а знает ли он, что объединение Азии может идти через религию? Он ответил, что знает. А знает ли он, что это можно осуществить именем Будды? Он согласился. А будут ли с этим согласны и в Париже? Бородин ответил, что они там не дураки. Вот так и пришли к полному взаимопониманию, что делает сегодняшний день очень важным».

Как замечает историк Андреев, изучавший нью-йоркские переговоры, «азиатские вопросы» определенно не принадлежали к сфере задач Бородина, который занимал свой пост преимущественно потому, что был способен придать стране Октябрьской революции симпатичный облик. Нечто подобное входило и в сферу деятельности Коминтерна — Коммунистического интернационала, — задачей которого было осуществление мировой революции. После открытия соответствующих архивов стало известно, что именно в ведении Коминтерна находились в середине 20-х гг. большинство шпионских сетей в США и что «Амторгом», неофициальным торговым представительством Советского Союза и подлинным центром управления, тоже руководили работники Коминтерна. Они тесно сотрудничали с представителями советской контрразведки, в ведение которых на исходе 20-х гг. эти сети наконец и перешли. Бородин, который уже в 1918 г., то есть первым, приехал из России в Нью-Йорк, поначалу противился подчинению директивам новоприбывших, но затем — цитирует письмо Бородина Андреев — «отношения, видимо, наладились».

Что Бородин говорил не от своего имени, информируя Николая Рериха о том, что «объединение Азии» стоит для «них» на «первом месте», — более чем предположение.

4 декабря Зинаида Иихтман записала, что, по словам Бородина, Николаю Константиновичу, возможно, придется ехать в Монреаль, «чтобы там кое-кого повидать». Но четырьмя днями позже, во время последней встречи с Рерихом, Дмитрий обрадовал его сообщением о том, что дозвонился в Канаду «и устроил так, что Н.К. не надо туда ехать, ибо оттуда пошлют телеграмму в Париж».

С кем должен был Николай Рерих встречаться в Монреале, кто хотел лично познакомиться с художником, прежде чем рекомендовать его в Париже и Берлине? Мы этого не знаем, но можем предположить, что это было последней проверкой Рериха, а поскольку входило в компетенцию ГОУ, встретиться надо было с представителем именно этой организации.

Вследствие своих контактов с Бородиным Николай Рерих привлек к себе внимание всемогущей службы Советской России и вызвал у нее доверие. Это подтвердилось через полтора года в Москве, когда именно ГОУ очень активно поддержало рериховские начинания.