Другой «Титаник»: каким был главный клуб 1990-х и кто тогда творил историю ночной Москвы
Олег Цодиков стоял у истоков российской клубной сцены: он делал первые русские рейвы Gagarin Party, создал «Титаник» — главный клуб 1990-х — и еще множество знаковых событий и мест. А недавно появилась в продаже его книга Made in Dance 1991/1999 — летопись истории электронной музыки в России, богато иллюстрированная артефактами 1990-х и записанная теми, кто эту историю творил. К 25 летию «Титаника» Правила жизни узнал у Олега, каково было с нуля создавать новый мир и новую религию для безумной страны в безумное время.
развороты книги предоставлены автором
В 1991-м была Gagarin Party. Даже не знаю, как ее описать в современных терминах. Допустим, мы сидим на карантине, в самоизоляции — месяц, другой. А потом обнаруживаем, что за окном поменялось абсолютно все. Там новая жизнь. Все другое. Все новое. Люди по-другому выглядят, по улицам ездят странные машины, в небе незнакомые летательные аппараты. А дальше в сети появляется анонс: первая вечеринка на Луне.
И вот ты приходишь в тайное место, не зная, что тебя ждет, и попадаешь туда, где неимоверная красота, где необычный звук — ты никогда ничего подобного не слышал и не видел; где люди с тобой одной крови. Впервые в жизни вокруг твои единомышленники, твое новое племя. Ты думал, таких всего сто человек, а их уже тысяча, и две, и три, оказывается. Позже выясняется, что половина из них слышат эту музыку впервые. Вокруг работают лазеры, невероятное зрелище. Словом, ты попадаешь на другую планету и участвуешь в некоем ритуале. Такое было первое впечатление. В книге Made in Dance я специально целиком посвятил 1991 год только Gagarin Party.
«Новая танцевальная культура возникла в декабре 1991 года одновременно с Gagarin Party, первым российским техно-рейвом, ознаменовавшим начало новой эры в последнюю неделю существования СССР. Ее предыстория была недолгой, но бурной.»
Фото: Катя Гайка
Перфоманс Андрея Бартенева
Пако Рабан на показе
своего бренда в клубе «Титаник»
Отрывок из книги «Made In Dance»:
Дмитрий Фёдоров
художник, продюсер
Когда я в первый раз зашел в «Титаник», он представлял собой синее пространство в виде трубы, состоящее из очень большого по тем временам танцпола, сцены, балкона, зон, где люди могли уединиться компаниями, входной группы и бара с большой металлической стойкой с клепками. Такого в России никто даже близко не делал. Думаю, что и за границей было очень немного площадок, настолько цельных в дизайнерском плане. На тот момент это был один из лучших клубов мира с точки зрения концепции, дизайна и в какой-то степени музыки. Он был брутальным, минималистичным и скорее напоминал просторную подводную лодку. Наклонный потолок был увешан осветительными приборами, пускавшими узкий луч через линзу, — редкое оборудование, кажется, больше никто его не устанавливал. Несколько прожекторов с крутящимися головками напоминали мне трубы корабля. Когда напускали много дыма и на него падал свет, казалось, что они дымятся. Позднее были устроены аквариумы с генераторами воздуха, из-за них возникало ощущение, что кругом все бурлит и ты погружаешься под воду. Эти водяные окна очень сильно влияли на людей.
После концерта группы JX.
Олег Кривошеин,
Юлия Кернер, Олег Цодиков,
и Дмитрий Федоров
с музыкантами
В начале 1990-х электронной музыкой в России занималась небольшая группа людей, и они воспринимали ее как... не хочу употреблять слово «религия», но это было служение Новой Вере, у которой свои законы, и туда не слишком охотно пускают посторонних — чтобы ничего не испортить и чтобы все и дальше жили в счастье, исповедовали одни и те же ценности, не предавали других, делали все идеально. Соответствовали месту и событию.
Тогда было важно ощущать себя создателем нового движения. Все, кто тебя окружает, — члены нового племени, которое сильно отличается от всех остальных. Братство. Это первое. Второе — ты живешь иначе, бодрствуешь, когда все остальные спят. Ну и третье — ты с первых же дней понимал, что вот сейчас вы создаете новую жизнь, пишете новую страницу в истории, в культуре и ты участник этого процесса.
И это чувствовали не только промоутеры и художники, но и те, кто приходил в клубы и на домашние вечеринки. Все чувствовали сопричастность.
Поначалу было так. Конечно, это были акты искусства. Конечно, в самые первые годы подобные акции, вечеринки, пати, рейвы делали художники. Музыка была частью перформанса, спектакля, акции.
Отрывок из книги «Made In Dance»:
Андрей Вульф
журналист
«Титаник» возник как-то сразу и ниоткуда, став при этом не только квинтэссенцией музыкальной и молодежно-досуговой Москвы середины 1990-х, но и знамением целой эпохи перемен и катаклизмов, которые переживала Россия в этот самый яркий и драматичный период своей новейшей истории. «Титаник» не мог появиться ни раньше, ни позже, он абсолютное дитя своего времени, и успех его создателей — это точное попадание в эпоху с ее безумным темпом перемен, бескрайними возможностями, бумом новой музыки, появлением шальных денег и открытием границ. Тематические вечеринки в «Титанике» не только были центром притяжения обитателей ночной Москвы, но и задали новый тренд, связанный с организацией больших постановочных шоу, позже подхваченный и доведенный до совершенства в «Цирке», «Дягилеве», «Осени», «Опере», «Рае» и других богемных заведениях гротескных и сытых нулевых. Пока первые театрализованные шоу Андрея Фомина, различные модные показы от Пако Рабанна до Петлюры и Бартенева, «Путешествие из Петербурга в Москву» с культовыми питерскими художниками, диджеями и музыкантами и целый калейдоскоп других мероприятий, большую часть которых я уже не могу вспомнить, создавали непрерывную череду сменяющих друг друга событий и впечатлений, за которыми гонялась на рубеже веков московская молодежь.
Фото Глеб Косоруков для Made In Dance
Приглашение на день рождения Алексея Горобия
Дмитрий Федоров. Рекламный макет для журнала
Меня в свое время поразил клуб моего товарища Леши Хааса «Тоннель» — один из первых в стране. Я попал в этот питерский подвал году в 1993-м, он тогда только открылся, после Gagarin Party II, который мы делали вместе с Лешей. Нам удалось заработать деньги, на которые Леша купил лазеры в «Тоннель», и я поехал в гости, посмотреть, что у него получилось. На меня увиденное произвело очень сильное впечатление. Убойная, жесткая музыка в бетонном помещении, которая просто выбивала из тебя мозги, все жиры и углеводы, просто выбивала из тебя все, что можно. Как пыль из ковра. Вот так дела обстояли в клубе «Тоннель». Место было довольно своеобразным — например, туда заходили крепкие парни, бандиты, и поэтому диджейка была сварена из металлических прутьев, как камера, чтобы до диджея нельзя было дотянуться. Еще там был удивительный туалет с потолком высотой, наверное, метр шестьдесят. Ты попадал в довольно экстремальное положение — и ладно я, просто в гости зашел, но люди ходили в «Тоннель» каждый день — и ничего.
Нечто похожее я видел в Берлине в Trezor, в одном из залов, втором или третьем, это тоже оставляло очень сильное впечатление: по стенам там стекали нечистоты, подсвеченные ультрафиолетом (или просто был создан такой эффект), под ногами тоже что-то хлюпало, и при этом — звончайший, неимоверный, вставляющий звук, который я до сих пор не могу забыть, и люди голые по пояс бьются под бит 220 BPM. А потом выходишь на улицу, а там дворик: зелень, спокойно, чисто, курят, негромко разговаривают. Лет через 15 я попал в «Газгольдере» в похожий двор утром.
Танцевальная команда клуба
Отрывок из книги «Made In Dance»:
Алексей Хаас
первый российский клубный промоутер
Комбез выдал мне целый мешок денег на покупку аппаратуры для «Титаника», 100 тысяч долларов, я поехал в Англию. Завод Turbosound произвел на меня сильное впечатление. Я думал, что у них гигантское предприятие с миллионом рабочих, а оказалось, что это английская ферма и три сарая, где работало всего человек двадцать и сборка чуть ли не на коленке — притом что практически весь мир тогда пользовался их звуком. Два главных чувака, два мозга, по ночам гоняли на БТР по полям, накурившись и врубив звучок. Когда я их увидел, они мне сразу очень понравились, и я тоже понравился им. Их сильно удивило появление русского с пластиковым мешком денег. Я им тогда сказал, что больше у нас нет, но очень хочется хороший звук. За те деньги, которые были, из-за вспыхнувшей обоюдной симпатии они мне продали звук, который для них самих был экспериментальным, их последнюю разработку, которая на рынке стоила бы, наверное, тысяч двести пятьдесят, но она вообще не была представлена на рынке, они собрали комплект специально для нас.
Фото: Игорь Фомин.
Архив Олега Кривошеина
Показ Paco Rabanne
Самое интересное началось позже. Когда «Титаник», на который было потрачено полтора миллиона долларов (впервые в истории клубов первой половины 1990-х), успешно заработал, у нас появилась возможность устраивать свои собственные опыты постоянно, два-три раза в неделю. И это, конечно, чудо чудесное — когда ты можешь экспериментировать, с каждым разом совершенствоваться, быть и продюсером, и режиссером, и художником, при этом привлекая всех, кого захочешь. Нет ничего лучше, чем наблюдать, как придуманное тобой вызывает у людей именно ту реакцию, которую ты задумывал. Как люди поднимают руки, кричат «ура!», начинают прыгать именно в тот момент, который ты три недели назад прописал на бумаге.
Вначале еще никто не понимал, как такое можно делать в клубе, где вход стоил 20 долларов, — вывести на сцену неформалов, условных Петлюру и Пани Броню, которых никто из богатой, дорого одетой публики никогда до этого не видел. Эксперименты у нас были по понедельникам, а в пятницу или субботу играл в основном коммерческий хаус. Публика приходила разная. Люди ждали что-то вроде дефиле от Red Stars или танцоров, а вместо этого увидели странно одетых неформальных бомжей, которые вели себя на сцене как панки: задирались, изображали тех, на кого совсем не похожи. Пять минут спустя люди уже прыгали от счастья, улыбались, и оказалось, что это их новые лучшие друзья и кумиры. Или когда Бартенев первый раз делал шоу в «Титанике» — большое, дорогое. А у Бартенева же огромные фигуры, и люди, никогда такого не видевшие, просто хватались за головы. Или когда мы впервые придумали построить горку и внедрили пену — огромная, большая горка внутри клуба, с которой можно было скатываться в пену: сначала это делали артисты и танцоры, а потом и все остальные.
Или, например, была знаменитая вечеринка «Убить Версаче». Тогда все рынки в Лужниках были завалены фейковыми джинсами и куртками, все поголовно ходили в паленом Versace. Хотя некоторые, конечно, и в настоящем. И вот мы придумали вечеринку «Убить Версаче», подразумевая «убить этот фейк», эту гадость, которая раздражает, уничтожает высокую моду и хороший вкус. Это была философски продуманная вечеринка, правильная. Через некоторое время Версаче действительно убили, и к нам начали приходить разные журналисты — брали интервью, писали статьи, обвиняли нас, ну и так далее. Ритуал сработал, можно сказать.
Премьера проекта Андрея Бартенева
«Кремлевская елка»
Фото: Василий Скворцов.
Архив Андрея Бартенева
Из архива Олега Кривошеина
Вечеринка в клубе
Дмитрий Федоров
художник, продюсер
Отрывок из книги «Made In Dance»:
В какой-то момент «Титаник» стал местом, которое считали своим долгом посетить гангстеры со всей страны. Для них это было высшей точкой развития человеческой личности. Ничего круче на всей планете Земля для них не существовало. Видимо, в какой-то момент про это сказали некие криминальные авторитеты, и они приняли их слова на свою пацанскую веру.
Олег Цодиков
автор книги
В «Титанике» всегда был фантастический микс из самой невероятной публики. В клуб ходили богема, бизнесмены, красивые девушки и иностранцы. И еще «быки». Они впервые оказывались в обстановке, приближенной к предполетным тренировкам космонавтов. Сабы «Турбосаунда», установленные под сценой, бьют в живот, лазеры слепят глаза, тут же аквариумы булькают цветной водой, свет включается и выключается. Это было реально круто. Здесь хотелось находиться. Здесь ты физически чувствовал себя приподнятым над действительностью. Люди были не знакомы с подобной обстановкой, и им нравилось, они буквально впадали в транс.
Dj Nikk
1991 год запомнился не только Gagarin Party, был еще путч ГКЧП. В книге об этом говорит Алексей Юрчак, непосредственный участник тех событий, а теперь профессор-антрополог Калифорнийского университета в Беркли. Он описывает это так: на Дворцовой площади в один момент столпились триста тысяч человек. Люди впервые смотрят друг на друга и понимают, что вокруг такие же, как они, пришли посмотреть на те самые перемены, которые сейчас, сегодня начинаются, и все они — участники этих перемен. Люди впервые поняли: да, нас много, да, целая страна меняется, да, скоро будет круче и лучше. Появляются новые возможности: хочешь — открывай кооператив, хочешь — шей одежду, хочешь — устраивай дискотеки, хочешь — делай спектакли, пиши книги, открывай клубы. Люди поняли, что могут созидать, и их мало того что за это не посадят в тюрьму, так еще и дают возможности: просто будь бодр, активен и действуй.
Люди из нашего круга были, я бы так это назвал, посвященными. В театральных или в университетских кругах наверняка тоже такие были, но сейчас я говорю о тех, кого знаю. Это были люди, с одной стороны одаренные, а с другой — многие были образованны, начитанны. И у этих людей, конечно, была мечта. Что-то большее, чем продать джинсы, которые ты выменял у иностранцев на значок с Лениным. У них была некая тайная идея, желание создать что-то прекрасное, стать участниками новой жизни нового мира. И события, и окружение этому благоволили. Время их подгоняло, они должны были оставаться на шаг впереди, и другие им подражали.
Во второй половине 1990-х годов, после того как закончилась эпоха эйфории, ожидания чуда, танцевальная культура стала доступна не паре тысяч людей, а всем. Открылись клубы, радиостанции, начались большие концерты, рейвы на крупных площадках, и туда начали приходить люди, которые что-то об этом движении слышали, но мало что понимали. Две-три тысячи превратились в двадцать—тридцать, потом — в двести—триста. Появились люди, которые захотели на этом зарабатывать, открывались площадки, сделанные ужасно, но они находились рядом с метро и давали массированную рекламу на радио, и люди туда шли. Флер чуда пропал. Таинство и сакральность вышли на поверхность, из собрания единомышленников превратились в мейнстрим.
В том, что происходило в начале 1990-х, было очень много общего с первыми годами XX века — тогда тоже появилось множество новых художников, новых театров, новых стилей искусства. Тогда все закончилось превращением в официоз, появлением госзаказа на такое искусство или запретом. В нашем случае культура просто изжила себя — новых революционеров не было, культурного голода, как во времена застоя, когда все хотели и жаждали нового, тоже не было. Потом время массовых движений вообще закончилось. Но мне нравится, что, несмотря ни на что, есть люди, которые все-таки действуют и ведут единомышленников за собой. Я желаю им успеха и удачи и хочу, чтобы у нас появились новые яркие революционеры от искусства.
Флаер клуба «Титаник»