Почему нужно смотреть «Трех сестер» Константина Богомолова

Бывают постановки, которые делят зал на два лагеря: «посвященных» и «оскорбленных», понятливых и тех, кому непонятно. «Три сестры» не такие: спектакль не отталкивает пуристов новым прочтением и не заставляет их кричать «Это не Чехов!». Режиссер не тронул ни сюжет, ни даже время действия (корсеты с эполетами никто не носит, не пугайтесь), но это по-прежнему Богомолов, который запросто отдает роль барона Тузенбаха женщине — Дарье Мороз, а учителя гимназии Кулыгина изображает не в привычном образе смешного неудачника, а делает из него самоуверенного красавца-блондина, похожего на героя Александра Скарсгарда из сериала «Большая маленькая ложь».

Богомолов не соревнуется в оригинальности с предшественниками. Он ставит Чехова так, как будто пьеса написана вчера. Все, что ему нужно — чтобы зритель увидел обычные человеческие жизни, а не статусную классику, на которой не осталось живого места. На самом деле, задача почти неподъемная. Но у него получается.

Он красивый

Сценография «Трех сестер», в сущности, сделана по заветам авангардных режиссеров первой половины прошлого века — Всеволода Мейерхольда и Александра Таирова: она раскрывает возможности актера, помогает рассказывать историю и выглядит интересно сама по себе.

Использование экранов в современном театре — не редкость, но Богомолов и его бессменная соратница Лариса Ломакина возводят прием до совершенства, превращая их в живые обои и делая частью декораций. А камеры управляют вниманием зала: когда полковник Вершинин впервые появляется в доме Прозоровых, один экран показывает его самого, другой — Машу, молча изучающую гостя. Полковника слушают шесть человек, но реакция Маши — самая важная, ведь она скоро станет его любовницей.

Усадьба сестер сделана из неоновых трубок. Образ максимально простой, даже детский — треугольник на прямоугольнике. Это не какое-то конкретное здание, а отвлеченное понятие, идея дома, крайне важная для пьесы: «Три сестры» — в сущности, история о том, как дом из своего становится чужим (и по бумагам, и по чувству). Усадьба сестер стилизована под Америку 1960-х — об этом говорит и мебель, и разноцветный неон, вызывающий в памяти инсталляции американского минималиста Дэна Флавина. А что такое шестидесятые? Это комфортное прошлое, как и усадебная жизнь.

Он совсем не мейнстримный

Есть такое дурацкое мнение: художники, которые пишут абстракции, просто не умеют нормально рисовать. Богомолов давно доказал: если надо, он может и «нормально». Кассовая комедия? Легко! Бенефис звезды? Пожалуйста! Вот только «Три сестры» — совсем другой случай: в этот раз ничто не заставляло режиссера делать бытовой психологический спектакль. Это решение — всецело свободный выбор. Он хотел сделать абсолютно традиционную вещь, от которой не будет ощущения затхлости. Затея страшно любопытная и в некотором смысле даже радикальная.

Дело в том, что сегодня в театре больше всего ценят новизну. Само понятие «театр» становится шире с каждым годом: сюжет, актеры, сцена, декорации — давно уже не обязательные компоненты спектакля. Например, у швейцарской театральной компании Magic Garden есть экономный шедевр «Questioning/ Кто ты?», где зрители в течение часа просто заполняют анкеты — и все. В мире, где работают коллективы вроде Magic Garden или Rimini Protokoll, никакую, даже самую смелую трактовку Чехова нельзя считать новацией.

Богомолов, до сих пор искавший новые приемы, тон и новое содержание, наконец занял нишу, которая в России была почти пустой: конвенциональный театр, не теряющий связи с реальностью. И порвал с единственным непременным законом современной сцены — законом новизны. Ведь если новаторство стало мейнстримом, самое смелое, что ты можешь сделать — бытовая постановка классики на тысячный зал с актерами-звездами.